Читать книгу - "На золотом крыльце - Евгений Адгурович Капба"

Я со скрипом отодвинул стул и пошел по рядам к скелету у доски. Нет, определенно — хихикать над своими мыслями во время занятий — это туповатая дичь. Сам виноват! Череп смотрел на меня пустыми глазницами и издевательски ухмылялся.

Телекинезом я подхватил с парты Ермоловой яркий розовый карандаш и со вздохом начал:

— Вот — фаланги. Плюсна, предплюсна… Берцовые кости — малая и большая. Надколенник, бедренная кость, кобчик, крестец…

— Титов! — рявкнула биологичка.

— ТитОв, — поправил ее я.

— Копчик, — сказала она.

— Я так и сказал, — розовый карандаш замер у скелета в самом неприличном месте, там, где кобчик… Копчик!

— Кобчик — вид хищных птиц рода соколов! — погрозила учительница пальцем. — А копчик — нижняя конечная часть позвоночника.

— Ладно, — снова вздохнул я, посматривая на Ермолову, которая делала вид что не глядит на меня, а на самом деле, прикрывшись этими своими кудряшками, блестела-таки глазами очень внимательно. — Копчик, значит. Крестец, тазовая кость…

— Мне кажется, вы сосредоточены на чем угодно, кроме анатомии, — проговорила биологичка. — Это прискорбно, Титов.

— ТитОв… — снова вырвалось у меня.

И почему в журнале ударения не ставят?

— Гос-с-с-подитыбожемой! — всплеснула руками учительница. — Садитесь! Отвечаете вы неплохо, но с мотивацией нужно что-то делать! Титов, что вас может мотивировать изучать анатомию?

Два тролля, которые притворялись эльфом и гномом, уже подыхали от смеха на последней парте.

— Практика, — не выдержал я. — Только и исключительно практика!

— Тито-о-о-ов? — очки учительницы взлетели на лоб.

— Попрошусь на производственную практику в морг, — усугубил я. — Мне садиться или продолжать? Вот — поясничные позвонки, вот — грудные, вот — грудина, рукоятка грудины, лопатки…

— Я сообщу социальному педагогу о вашем вызывающем поведении, — сказала учительница. — Садись.

Я вернул карандаш Ермоловой на парту и поплелся к себе. Настроение стало ни к черту. Хорошо — сегодня тренировка по расписанию, а то побить кого-нибудь хочется — сил нет. Почему эта Эля такая непонятная?

* * *

— Миша, ты почему себя так ведешь? Почему учителям хамишь? — Иван Ярославович постукивал пальцами по столу. — Что мне с тобой делать?

— Да я не хамлю, — мне было немного неловко, на самом деле. — Они всегда ударение путают просто. Не Титов, а ТитОв. Большая разница!

— Хм! — сказал Кузевич. — КУзевич, КузевИч, КузЕвич. Действительно. Пожалуй, что ты и прав. Но знаешь — есть информация вербальная и невербальная…

— Знаю, — кивнул я.

— А? А! Да, — он странно на меня посмотрел. — Это то, о чем я говорю. Вот только что ты вроде бы ничего плохого не сказал, просто сообщил мне, что имеешь представление о невербальном общении. А по факту — перебил педагога. Это граничит с хамством, понимаешь?

Я задумался. А потом честно сказал:

— Не очень представляю, как это работает. Понимаете, я рос в лесной усадьбе, у бабы с дедом. Общался или с ними, или с уруками из охраны. В общество выходил раза четыре за год — на какие-то светские мероприятия, где в основном молчал, и на экзамены. Обучение у меня было домашнее. Как я сейчас понимаю — успешное обучение, но вот в плане социализации — полный амбец. А потом я целый год провел в интернате для перестарков… Обстановка там — полное дерьмище… — я почесал голову. — Я опять хамлю? Слушайте, я стараюсь. Я вот с соседями по комнате подружился, на кулачке с пацанами вроде бы нормально общаюсь… Ну да, фигово получается иногда, но…

— Вот как? — Кузевич мягко взглянул на меня. — Это я могу понять. И сам в твоем возрасте был не сахар. Знаешь. что я отчебучил?

— М? — я подобрался в кресле.

— Участвовал в подпольных боях, — сказал он. — Очень Насте хотел коньки купить на день рождения… Анастасии Юрьевне. И едва не пошел по кривой дорожке. Меня наш историк вытащил тогда, Георгий Серафимович. Просто пришел — и побил всех негодяев здоровенным дрыном.

— Историк? — удивился я. — Дрыном?

— Именно! Удивительный человек, если можно назвать его человеком… — он коротко улыбнулся, а потом посерьезнел. — Хотел бы я, чтобы Серафимыч был здесь… Он бы точно разобрался в этой ситуации. Миша, ты знаешь, что случилось с Вяземским?

— А что с ним случилось? — удивился я. — Кстати, в столовке я его со вчерашнего обеда не видел!

Мы не то чтобы помирились, нет… Но при встрече друг другу кивали. И расходились краями. Мне этого было вполне достаточно, если честно. ну и к Эле он больше не лез, насколько я знаю. Хотя что я вообще знаю про Элю?

— Он в лазарете. У него волосы отстригли, — сообщил мне Кузевич.

— Дичь какая! — удивился я. — Так эта фигня все еще продолжается?

— Продолжается, Миша. Сначала в лазарет попала Глаша — ты ее видел в медблоке, целительница с фиолетовыми волосами, помнишь такую? Вот! Теперь — Вяземский, — он побарабанил пальцами по столу. — Знаешь, мы снова стали подозревать тебя.

— Меня-а-а? — вот это и вправду было фиговой новостью. — Но уже не подозреваете?

— Нет,потому что есть один непробиваемый аргумент: первый случай, с тем рыжим парнем, произошел утром, за несколько часом до твоего появления в колледже Но я должен тебя предупредить, — Иван Ярославович нахмурился. — К нам едет менталист. Отличный специалист из Сыскного приказа. Опрашивать будут всех причастных, так что…

— … и меня тоже, — сохранить невозмутимое выражение лица было очень сложно.

Я чувствовал, как у меня из под ног уходит почва, как кружится голова, мне не вдруг резко стало не хватать воздуха. Под угрозой было самое дорогое сокровище из всех, что я имел в этой жизни. Моя Библиотека!

* * *

Глава 14

Сыскарь

— Вердамте шайзе, — Людвиг Аронович ухватил себя за бороду. — Я потерял ключ!

Сегодня был такой конченый день. Все валилось из рук, все бесило, все друг с другом гавкались. Кто-то склонял магнитные бури, другие — винили ретроградный Меркурий, третьи — скачущее атмосферное давление и переменчивую погоду. А