Читать книгу - "Здесь был СССР - Кирилл Николаевич Берендеев"

ворох хлама – инструменты, тряпье, пустые банки. Спиртное хранилось в ящике, накрытом волчьей шкурой: водка, коньяк, чудные бутылки с иностранными этикетками. Кумкагир таких раньше почти не видел, а незнакомец присвистнул:

– Хороший запас у бати, ничего не скажешь. На, забирай это дерьмо. Лей на снег – отец живо появится.

Гость явно умел приказывать, и Кумкагир не стал возражать. В три приема перетаскал арсенал бутылок к порогу и стал опорожнять одну за другой. От резкого непривычного запаха у космонавта на миг закружилась голова, словно он опять повис в центрифуге, не имея сил продолжать испытание. Лучше не вспоминать! А вот и Туманча, как миленький выбрался из кустов.

Дрожащими руками старик попробовал отнять у Кумкагира бутылку, бормоча что-то жалобное. В мутных слезящихся глазках шамана не отражалось ничего, кроме снега. У Снежаны хватило сил отвернуться, она не могла видеть человека столь жалким. Унизительно. Стыдно. Страшно. Зачем так поступать?

– Держи его! Крепче держи! – велел незнакомец. Он вышел из избушки, неся стакан с мутной пахучей жидкостью. Преодолев слабое сопротивление старика, гость влил ему в рот пойло и придержал голову. Когда приступ рвоты закончился, помог умыться снегом, кое-как отчистил заляпанный кафтан и усадил на пень.

– Что пялишься, паря? Ступай чай завари, да смотри, крепкий, чтоб дна не видать в кружке. И сахара не жалей! И шкуру какую есть притащи – отец спать будет.

Под нудный скулеж песца и укоризненные взгляды Снежаны, Кумкагир быстро накипятил воды на горелке, приберегаемой шаманом на крайний случай. Заварка и сахар еще оставались. Гость заставил старика выпить таблетку, дал глотнуть чая и бережно уложил на землю.

– Проспится и будет как новенький. Дело у меня к отцу, говорить пора. Уезжать ему надо. В город, к родне, к внукам, подальше от этой халабуды. Давно следовало забрать, а я все его берег. И чего греха таить, злился на него, долго злился, – в голосе незнакомца читалась горечь. – Знаете, кем он был раньше?

– Кажется артистом, если я ничего не путаю, – осторожно сказал Кумкагир. – Популярным певцом.

– Знаменитым певцом! Самородком из Букачачи. Про него в газетах писали, туры по всей России давал. Все у него было: деньги, квартира, машина, группа своя. Маму одевал как конфетку, по ресторанам водил, по театрам, золото ей дарил. В Москву его переехать звали, газеты про него писали, я вырезки видел… А теперь Саша Шаман, звезда эстрады, валяется пьяный, как чукча последний.

Незнакомец поморщился, прикрыл глаза, вспоминая что-то свое.

– Почему он так изменился? – спросила Снежана. – Проблемы с алкоголем?

– Если бы… Видение у него стряслось прямо на сцене, зал как с ума сошел под гипнозом. Ему и втемяшилось – поеду в тайгу, стану шаманом, заживу, как жили предки. Ну и поехал, он всегда упрямый как козел был. Поселил нас в избушке на курьих ножках. Ни воды, ни света, ни еды человеческой. Мама оленину готовила, рыбу слезами солила, я помню. А меня он учить начал. По лесу таскал, следы толковал, воду заставлял пробовать, бубен мастерить. Болтал, что у меня тоже имеется дар шаманский. Картинки показывал, огонь разжигал, духов гонял посохом, зверье звал из леса. Я пока малой был, притворялся, что верю. Любил отца сильно, все готов был сделать, лишь бы ему угодить. Как подрос, перестал притворяться. В интернат пошел, стыдно стало. У всех отцы как отцы – промышленники, пастухи, рыбаки. А у меня служитель культа. Училка все шутила по этому поводу, лекцию нам читала о вреде суеверий.

– И вы ей поверили? – удивилась Снежана.

– Я себе поверил. Отец – он хитрый жук, большой выдумщик. Кому угодно голову заморочит. Маме вон сколько лет дурил. А она собралась, да и ушла в город, и меня с собой забрала. Комнатушку в общежитии выбила, я в школу пошел. Голодно жили, бедно, да всяко лучше, чем в тайге с медведями. Я выучился, техникум, потом вуз окончил. Человеком стал. Большим начальником – директором завода. Пиломатериалы в Читу шлем, доску кедровую. Пятьдесят рабочих у меня под началом, Степан Александровичем величают, уважение проявляют. Жена хорошая, детей трое, старший в Новосибирске на певца учится. А отец у меня – оторви да брось, грязь рудничная. Люди коммунизм строят, в космос летают, а он в тайге водку глушит да в бубен стучит. Перед людьми совестно.

– Знаете, товарищ Степан, ведь я тоже полечу в космос, – заявил о себе Кумкагир. – Мы здесь полигон испытательный строим, планетоход обкатываем, к Первой Межзвездной готовимся. «Гамаюн»…

Степан воззрился на собеседника, хлопнул себя по бокам и захохотал, показывая крепкие желтоватые зубы.

– Да ты шутник, паря, я погляжу. Или у отца моего врать научился. Космонавты – они в оленьих шкурах по лесу не бегают, шаманские байки не слушают. Я по телевизору видел, сидят серьезные люди в чистенькой комнате, имитацию полета на «Алдан-33» проделывают. Скафандры у них серебристые, шлемы с окошками. Вот у тебя где скафандр?

– В тайге оставил, – погрустнел Кумкагир. – Он вдруг работать перестал в паре километров отсюда.

– Хм… Не знаю, что ты оставил, но похоже на правду – здесь любые устройства глохнут намертво. Так бы я циклолет вызывал, а не пешком топал от снегохода. Геологи говорят, магнитная аномалия, редкоземельные руды под водопадом. Глубоко, раскапывать сложно, но есть. Пару раз в наших краях вертолеты в тайгу падали, бывало дело.

– А при разработке полигона, значит, этот фактор не учли, – Кумкагир хрустнул пальцами. – Молодцы. Они там все молодцы.

– Герои труда и ударники производства. Им сверху видно все, а у местных спросить – больно гордые. Мы бы им порассказали: и про наводнения, и про то, что здесь грунты плывут, дважды шахту заваливало, у завода фундамент ехал, дорогу к станции каждый год ремонтируют. А раз сами с усами, пусть сидят на плывуне да усики подкручивают.

– Вы не понимаете, товарищ Степан, это дело государственной важности!

– Отчего ж не понимать, понимаю. Думаешь, паря, я сюда своей волей приехал? Вызвали куда надо, велели: забирай отца подобру, или мы сами его приберем.

– Но ведь угрожать незаконно! – возмутилась Снежана. – Тем более угрожать беззащитному старику!

Степан глумливо хихикнул:

– Куда уж беззащитней? Из Москвы уже в райком звонили: почто, мол, уважаемого ветерана обижаете? Пастухи местные взъелись: кто тронет нашего шамана, попробует нашего хорея. Директриса ДК тоже к секретарю бегала: не позволю выселять народное дарование! «Зеленый патруль» – вот уж кого гнать поганой метлой – все заброшки разрисовал. И добро бы чем всегда – духами северными да конями восьминогими. С зимы Букачача осиным гнездом гудит. Только там, где надо, смотреть не будут. Отдадут приказ – и на отца сосна упадет, песец бешеный выскочит или охотник промахнется случайно. Знаем мы, как это делается. Ясно?

– Не должно быть такого в двадцать первом веке, понимаете, товарищ Степан!? – Кумкагир вскочил. – Мы люди, мы коммунисты, а не дикари. И решать надо по-коммунистически.

Утомленный Степан утер со лба пот:

– Молод ты еще, паря, не знаешь, как дела делаются. Ничего, подрастешь – обкатаешься. Я по молодости тоже коммунара из себя корчил. А как вырос, так поумнел.

– Не дождетесь, – твердо произнес Кумкагир. – Не поумнею.

– Ни за что, – прошептала Снежана и встала рядом с космонавтом.

– Посмотрим, что вы скажете через десять лет, – процедил Степан.

– Через десять лет я буду в «Гамаюне» на полпути к Проксиме Центавра. И скажу то же самое.

– А зачем ты туда летишь-то, паря? Чем Земля-матушка тебе не угодила? Что ты забыл на звездах? Молчишь? То-то же. Посиди, подумай, а я с отцом побеседую.

К тому времени Туманча уже неуклюже ворочался на шкуре. Степан выпоил старику остатки крепкого чая, растер уши и щеки, помог подняться и увел в избушку. Кумкагир и Снежана остались ждать снаружи. Недовольная лайка устроилась у ног девушки, порыкивая на дверь. Пушок в кои-то веки подошел ластиться к космонавту, подставил мягкую спинку, ткнулся холодным носом в ладонь – гладь, не отлынивай.

– Скажи, Илья, почему ты отказал