Читать книгу - "Честное пионерское! Часть 2 - Андрей Анатольевич Федин"

— Интересная… точка зрения, — сказал я. — Признаюсь, больше переживал, что это твой Витя от нас сбежит. Я ведь у тебя тоже не подарок. Не каждому по силам терпеть малолетнего наглого умника. А ведь я ещё и в подростковый возраст не вошел. Представляешь, что будет, когда мне гормоны по мозгам ударят?

Надя мотнула головой.

— Нет. Он не сбежит. Ты ему нравишься. И Павлику тоже.

Она улыбнулась.

— Мне кажется, он тебя немного побаивается, — сказала Надежда Сергеевна. — Будто ты мне не сын, а отец — его будущий тесть. Ты ведь и сам, наверное, заметил, что Витя у тебя спрашивает на всё разрешение. Он мне признался, что чувствует себя нашкодившим ребёнком, когда ты на него смотришь вот так, как сейчас. А ещё…

Иванова замолчала, посмотрела поверх моей головы, закусила губу.

— Что, ещё?

— Ещё… он хотел бы тебя усыновить, — сообщила Надя.

— Он так сказал?

Надежда Сергеевна кивнула.

«Михаил Солнцев, — мысленно произнёс я. — Солнцев — неплохо звучит. Привычно». Я вновь прикоснулся к носу — спрятал под рукой улыбку. Потому что показалось: мою радость Мишина мама сейчас не поймёт. Мне почудилось, что Надежда Сергеевна чувствовала себя… виноватой — вот только я не понимал, в чём. Опустил взгляд, вновь взглянул на Надины подарки, сложенные на журнальном столике — на книги, на коробочки с безделушками, на прибалтийские духи, на бумажные свёртки (с одеждой?). Отметил, что бордовый мужской галстук в этой куче смотрелся лишним. Я вспомнил, что точно такой же сегодня днём видел на папе.

— Мишутка, не молчи, — попросила Иванова.

— Знакомый галстук, — сказал я. — Тоже подарок?

Надежда Сергеевна посмотрела на стол.

— Нет. Витя… Виктор Егорович его у нас позабыл. Снял его… когда помогал мне мыть посуду.

Надя двумя короткими шажками приблизилась ко мне, смотрела сверху вниз. Её тень удлинилась, накрыла журнальный столик и разложенные там вещи. Я откинулся на спинку кресла, вернул на своё лицо маску спокойствия. Прикидывал, какую реакцию на папино предложение покажу Мишиной маме: радостное потирание ладоней выглядело бы сейчас, на мой взгляд, неуместным. Быть спокойным оказалось несложно. Потому что я вдруг почувствовал усталость — приятную, будто после хорошо выполненной, утомительной работы. Не спускал глаз с Нади Ивановой. Заметил, что Надежда Сергеевна выглядела несчастной, будто не готовилась выйти замуж, а подала на развод.

— Мишутка, ему ведь не обязательно тебя усыновлять, — сказала она. — Он не будет это делать… если ты не захочешь.

Я махнул рукой.

— Пусть усыновляет. Если сможет.

Мысленно прикинул, что знал о процессе усыновления: оказалось, что не так уж и много — особенно о том, как этот процесс происходил в Советском Союзе. В прошлой жизни я не развёлся с женой, хотя несколько раз был в шаге от такого решения. И не усыновлял чужих детей (вот об этом я раньше даже не помышлял). Да и меня никто не пытался усыновить. Тётка часто грозилась меня «сдать в детдом», но стать её законным наследником не предлагала (я лишь сейчас впервые задумался о такой возможности — раньше не представлял, что мог бы называть «папой» и «мамой» кого-либо, кроме своих умерших родителей).

— Вот только у нас, боюсь, возникнут проблемы, — сказал я. — С папашкой. С тем — с магаданским.

Кивнул в сторону своей комнаты, где на стене всё ещё висела фотография со свадьбы Ивановых.

— Сомневаюсь, что мы так просто лишим его родительских прав. Да и разговаривать с ним на эту тему неудобно — физически: далековато от нас Магадан. Как и не факт, что гражданин Иванов всё ещё обитает в том городе. Быть может, он уже где-то во Владивостоке, а то и сидит… «в местах не столь отдалённых» — такое тоже возможно.

Я махнул рукой.

Сказал:

— Ладно, как-нибудь переживём.

Взял со стола галстук — однотонный. Видел сегодня, что папа носил его с простой белой рубашкой. Представил, как «покоробило» бы от подобной «безвкусицы» мою супругу (бывшую?). Та мне всегда твердила, что однотонные галстуки носят только если рубашка с принтом. Вспомнил, как жена доказывала, что цвет прикрывавшего пуговицы рубашки аксессуара имел значение — бордовый символизировал «высокий социальный статус» владельца (она мне дарила синие, значившие: «стабильность, уверенность, спокойствие»). Прикинул, слышал ли папа о символичности цвета. Или же, как и я, при выборе расцветки аксессуаров ориентировался на собственный (неидеальный) вкус?

— Не будет у нас из-за него никаких проблем, — сказала Надя. — Теперь.

Я вопросительно вскинул брови.

Надежда Сергеевна резко вдохнула, будто приготовилась к долгим объяснениям. Но вдруг словно что-то сообразила — выпустила из лёгких воздух.

Сказала:

— Мишутка, подожди минуту. Я сейчас.

Надежда Сергеевна торопливо подошла к шкафу, открыла дверку антресоли, достала оттуда красивую яркую коробку — отбросила её крышку. Я наблюдал за тем, как Надины пальцы ловко перебирали сложенные пополам листы бумаги, новые и распечатанные конверты, поздравительные и наградные грамоты и прочую «ценную» макулатуру (которую я не опознал, наблюдая за Надиными действиями из кресла). Надежда Сергеевна неразборчиво бормотала себе под нос слова и словосочетания (точно перечисляла названия найденных в коробке документов). И вдруг замерла — извлекла из стопки бумаг зелёную картонку.

— Вот, — сказала она.

Бросила на стол коробку (не удосужилась прикрыть её содержимое крышкой, что не походило на обычные действия «правильной» и аккуратной Нади), принесла свою находку мне.

— Открой, — велела Надежда Сергеевна.

Я взял документ в руки — опознал свидетельство о рождении (старого, советского образца). Надя скрестила на груди руки, поёжилась, будто замёрзла. Вновь закусила губу, затаила дыхание. Я послушно выполнил её просьбу — заглянул внутрь тонкой книжицы. И обнаружил, что Мишина мама вручила мне документ своего сына (теперь — это мой документ). Я прошёлся глазами по ещё не выцветшим строкам, заполненным далеко не каллиграфическим почерком. Полюбовался на синюю печать. Ожидаемо не обнаружил штамп о выдаче паспорта, какой красовался в моём прошлом свидетельстве о рождении.

Взгляд задержался за графу «Родители». Потому что в графе «отец» я не нашёл ни имени, ни отчества, ни фамилии Мишиного отца — лишь жирный и безликий прочерк. Я удивлённо хмыкнул, вновь пробежался взглядом по строкам в документе. Воскресил в памяти уже озвученную Надей раньше дату Мишиного рождения (теперь буду созывать гостей весной), взглянул на свою «национальность» (та совпала с предыдущей). Последними тремя цифрами в номере документа были семёрки (я посчитал это хорошим признаком). Взглянул на Мишино отчество и снова перевёл взгляд на толстую линию после слова «отец» — её словно выводили «с удовольствием».

— Вот значит почему мы не получаем алименты, — пробормотал я.

Надя кивнула — обречённо, будто выслушала приговор.

— Мишутка, я не говорила тебе: не знала, как тебе об этом сказать…

Надежда Сергеевна дёрнула поникшими плечами.

— Он сказал, что таких… с такой болезнью, как у тебя, у него в роду никогда не было, — сообщила она. — Сказал, что я… что я тебя «нагуляла». Подал на меня в суд.

Надя смотрела поверх моей головы — будто о чём-то вспоминала.

— А я ведь никогда!.. Честное слово! Мне ведь не нужны были другие!..

Мне показалось, что Мишина мама говорила не со мной.

Надя обняла себя руками.

В её глазах блеснули слёзы.

— А я подумала: если мы ему не нужны, — сказала Надежда Сергеевна, — то и он нам не нужен. Лучше у тебя не будет никакого отца, чем… такой.

Она усмехнулась — невесело. Заглянула мне в глаза.

— Он — твой отец, Мишутка, — произнесла она. — Не сомневайся в этом. Что бы тебе ни говорили… что бы он тебе ни говорил — верь мне… пожалуйста.

Надя шмыгнула носом (привычка Вовчика добралась и до неё).

— Тогда, на суде, я сказала другое: обиделась, рассердилась, проявила гордыню. Глупая малолетняя дура! Не знаю, простишь ли ты меня за это, сынок.

Надежда Сергеевна всхлипнула.

Я выбрался из кресла, обнял Мишину маму за плечи.

— Ты правильно тогда поступила, мамочка, — прошептал я ей на ухо. — Он мне не отец. И никогда им не был — так… обыкновенный донор. Ты ошиблась не на суде, а когда полюбила того урода. Любовь зла — полюбишь и козла. Важно только от того козла вовремя избавиться.

Пальцем вытер с Надиной щеки слезу.

— За Солнцева-то замуж выйдешь? — спросил я.

Надежда Сергеевна неуверенно кивнула.

— Выйду, — сказала она.

— Вот и замечательно. Он будет тебе нормальным мужем. Не таким, как тот… залётный товарищ.

Я погладил Надю Иванову по влажной щеке.

— Ты… правда так думаешь? — спросила Мишина мама.

— Правда, — сказал я. — Немедленно прекрати плакать. Идём лучше пить чай. Как тебе такое предложение?