Читать книгу - "ДАзайнеры - Олеся Строева"

Прошло неопределенное количество времени, и Хьюман поймал себя на мысли, что несколько минут его взгляд не был никуда устремлен, он как будто растворился в пространстве. И тут Хьюмана поразило одно открытие – он смотрел внутрь себя! Ну конечно, куда же еще? Он огляделся: изображение бестелесного святого вытолкнуло его обратно вовнутрь, он взглянул в псалтырь, и значение слов поразило его сознание, возвращая его к открытию себя. И тут он ясно ощутил противоречие двух начал в себе. Дух – вот то, что правит миром, а все остальное – прах, из праха пришло, в него и вернется. Он вскочил и с ликующим сердцем бросился к выходу, но чуть не запутался в черной сутане, спадающей до самых пят.

Прикрыв за собой тяжелую дверь, Хьюман вышел на городскую площадь, где народ с суетливым волнением ожидал какого-то зрелища. В центре толпы возвышался постамент. Когда Хьюман приблизился к этому сооружению, на него вывели молодую женщину в разорванной одежде. Толпа заревела, глаза праведников налились яростью, и особо разбушевавшиеся стали выкрикивать требования расправы с представшей на всеобщий суд грешницей. Хьюман наблюдал за рассвирепевшими гражданами, напоминающими свору собак в предвкушении раздела коровьей туши. Он поморщился. В то же мгновение Хьюман понял, что окончательный вердикт должен вынести он, так как толпа расступилась, давая ему проход к эшафоту. Хьюман поднялся по лестнице и впервые взглянул в глаза молодой темноволосой женщины со связанными руками. Она спокойно ожидала своей участи. Хьюман растерялся. Он вспомнил свое сегодняшнее просветление, произошедшее в нескольких шагах от этого кровавого места. Он пережил тот же порыв и чувство очищения, как и там, в соборе. Он заметил какую-то искру в глазах женщины. Это был знак, конечно, знак того, что она тоже пережила подобное чувство, она уже знала его секрет. Хьюман открыл рот и выкрикнул что есть силы: «Невиновна». И снова все замелькало перед глазами, и на какое-то время он потерял сознание.

Хьюман очнулся с ощущением специфического запаха, при ближайшем рассмотрении исходящего от цветного порошка, лежащего перед ним на доске и осевшего на его одежде и руках. Какой-то мальчик в темном балахоне сидел неподалеку и, держа на коленях что-то подобное, растирал порошок. Хьюман огляделся. Он находился в мастерской, заваленной банками, кистями и кусками полотен, на стенах висели масляные работы, подавляющая часть которых были незакончена. На мольберте в углу стояла небольшого размера картина, накрытая холстиной. Хьюман подошел к большому арочному окну и выглянул на улицу, где царило бурное оживление, производимое темпераментными громкоголосыми загорелыми людьми, активно жестикулирующими и заразительно хохочущими, казалось, по любому удобному поводу. Хьюман как бы невзначай решил заглянуть под тряпку на мольберте, но тут в комнату вбежал молодой человек в мягком берете и сообщил о приближении учителя.

В помещение вошел зрелого возраста человек в дорогой бархатной накидке, с благородной бородой и отпущенными до плеч волосами. Он потрепал загривок мальчика, назвав его Антонио и, широко улыбаясь, похлопал Хьюмана по плечу, выражая таким образом свое благорасположение. Затем он сделал знак молодому человеку в берете, и тот стал выносить из комнаты инструменты, следуя указаниям мастера. Церковь Святой Франчески была расположена в нескольких шагах от мастерской, поэтому следовало спустить все необходимое для росписи фресок вниз, а затем постепенно перетащить вещи в церковь и начать работу в тот же день, так как леса уже были сооружены. Хьюман и Антонио принялись за дело.

Хьюман делал последнюю ходку наверх. Забежав в высокое помещение мастерской, он заметил, что учитель стоит перед мольбертом и тонкой кисточкой делает редкие мазки на полотне, до этого момента скрывавшемся под холстиной. Хьюман замер и, глядя ему через плечо, впился глазами в картину. Образ, который предстал перед взором Хьюмана, поразил его. Это был образ женщины на фоне летнего пейзажа. Что-то необъяснимое заворожило его взор, и он несколько минут стоял, погрузившись в атмосферу портрета, пытаясь разгадать его магию. Неожиданно мастер обернулся. Хьюман вздрогнул, почувствовав себя так, будто его застали за подсматриванием интимной сцены. Он было бросился за оставшейся коробкой, но голос учителя остановил его:

– Скажи мне, что ты видишь?

Хьюман поднял глаза и лихорадочно попытался оформить поток мыслей, но ему никак не удавалось вычленить главное. Он выдавил:

– Это не она, то есть это не эта женщина.

Лицо учителя просветлело:

– Ты действительно видишь, мой мальчик? Ты вправду видишь его?

– Да, – преодолевая комок в горле, пролепетал Хьюман.

Учитель обнял Хьюмана за плечо и подвел к портрету:

– Вот он – Человек! Ты видишь Его? Всемогущего, Творца, соединившего в себе два великих начала, гармоничного до совершенства, как сама природа. Здесь и ты, и я, и она…

Хьюман, переполненный чувствами, схватил коробку и выбежал на улицу. Он поставил ее рядом со всеми остальными вещами и остановился, чтобы отдышаться. В этот момент на другой стороне улицы он заметил девушку, в которой узнал черты, изображенные на портрете учителя. Он невольно улыбнулся ей какой-то полусумасшедшей улыбкой и в тот же миг завертелся в кабине машины времени.

Открыв глаза после очередного перемещения в веках, Хьюман узрел перед собой огромную аудиторию с деревянными скамьями, высоким потолком и большими окнами. Сам он стоял на подиуме. Перед ним на кафедре лежала кипа бумаг, исписанных мелким шрифтом с формулами, рисунками и чертежами. Слушатели, по всей видимости студенты, галдели и теснились у выхода. Но немногочисленная группа молодых людей, похоже, не намеревалась покидать лекционный зал. Они стояли неподалеку от Хьюмана и жарко спорили. До него долетали отдельные фразы, но уловить суть не удавалось из-за общего шума. Хьюман решил взглянуть на конспекты. Он нашел первый листок и прочитал заголовок: «Anticipatio. Interpretatio Naturae». И далее его взгляд побежал по тексту: «…опыт есть, прежде всего, искусное руководство духом, которому мы не позволяем предаться поспешным обобщениям и который учится сознательно варьировать свои наблюдения над природой, сознательно сталкивать между собой…». Его чтение прервал звонкий женский голос:

– Господин профессор, помогите разрешить наш спор. Каким образом чистое пользование разумом способно привести к полному господству над природой? Ведь человек сам по сути природен, следовательно, и разум природен, и нападение и принуждение…

Хьюман почувствовал себя в ловушке. Голос девушки продолжал звучать, но он не понимал смысл слов. Мысли в голове лихорадочно завертелись. Он боялся того, что она закончит, наступит тишина, и все с надеждой и благоговением обратят к нему взоры. Да, это была задача потруднее всех предыдущих. Он стал соображать: «Я – человек двадцать первого века, значит все, что было достигнуто несколько сотен лет назад, для нас не представляет ничего непостижимого, то есть все эти идеи должны быть чем-то вроде фундамента для моих знаний. Я должен был впитать их с молоком матери, следовательно…». В этот момент он обратил внимание на тишину, царящую в воздухе.