Читать книгу - "Чистилище - Геннадий Марченко"

– Записывай! Салат овощной, две осетрины под маринадом, два эскалопа из телятины с овощным гарниром и бутылку хорошего… Варя, ты вино красное или белое предпочитаешь? Давай говори, хватит стесняться. Красное? Бутылку хорошего красного вина и штофик… э-э-э… рябиновой на коньяке. Парочка пирожных бизе для дамы и два кофе. Тебе со сливками? Один со сливками и сахаром.

– Василий, я же столько не съем! – прошептала Варя, когда умащённый ещё одной десятирублёвкой официант помчался выполнять заказ.

– Ничего, я попрошу, тебе завернут, возьмёшь домой, родителей угостишь. А пока давай, что ли, потанцуем. Только сними, пожалуйста, косынку, у тебя же вроде шикарные волосы.

Танцевала Варя плохо, но я старался как мог подстроиться под свою партнёршу. Как раз оркестр, состоявший из пары духовиков, простенькой ударной установки, пианино, контрабаса и акустической гитары играл что-то медленное, и мы вальсировали, легко соприкасаясь телами.

Как же она мило краснела, как томно трепетали её тёмные ресницы, пряча стеснительный взгляд карих глаз, как дрожали тонкие пальцы в моей мозолистой ладони!.. Я был готов растерзать это юное тело прямо здесь, на ресторанном столике, раскидав в сторону тарелки и бокалы, как в каком-нибудь банальном музыкальном клипе из будущего. Ещё бы мы здесь были одни… И одёргивал себя: будь скромнее, старый ты конь, даже в мечтах. Может, что-то у тебя с этой девочкой и получится, но только если она сама захочет. Давить не буду, у меня всегда контакт с противоположным полом случался по обоюдному согласию.

Наконец принесли салат и следом горячее, и мы приступили к трапезе. Я был голоден как волк, но старался держаться будто дворянин, воспитанный в лучших домах Парижа. Варя, поначалу немного растерявшаяся, подсмотрела, как я держу приборы, и вскоре вполне прилично орудовала ножом и вилкой, не торопясь отправляя в рот маленькие кусочки.

Между тем в нашу сторону косились чуть ли не все посетители кафе. Понятно, мы тут выглядели, как бы помягче сказать, инородными телами. Но лично мне было плевать, у меня имелись деньги, желание нормально поесть и уделить толику внимания девушке, которая мне нравится. А вот одной компании, сидевшей через столик, было явно не наплевать. Трое охламонов лет по двадцать пять и девица весьма развязной наружности в какой-то момент принялись довольно громко обсуждать наш внешний вид. Вскоре, уже не стесняясь окружающих, они закатывались чуть ли не в голос. Если бы дело касалось только меня, я, может, и стерпел бы, давно научившись не обращать внимания на дебилов, тем более поддатых. Но когда дело касается чести моей спутницы, тут совсем другое. И в какой-то момент я не выдержал, спокойно поднялся и неторопливо прошествовал к столику хохмачей, невзирая на протестующий шёпот Варечки, призывавшей не обращать на дураков внимания. При моём приближении смешки стихли, но пока они не выглядели особо встревоженными.

– Чего тебе, дядя? – лениво поинтересовался парнишка в белом костюме и белых штиблетах – мечте Остапа Бендера.

– Вы, молодые люди, имеете слишком много здоровья? – почему-то с еврейско-одесским акцентом поинтересовался я у ребятишек. – Так я могу вам его немного подпортить, если не укоротите свои языки.

– Ты чего, дядя, страх потерял? Да ты знаешь, кто я? – сплющив окурок в пепельнице, начал приподниматься зарозовевший говорун, но я легко надавил на его ключицу, заставив сесть обратно.

– Если молодые люди хотят себе проблем, то я имею честь их вам предоставить. Только не в этом приличном заведении, а на улице.

– Слушай, дядя, да ты борзый, да? – вскочил ещё один искатель приключений на свои ягодицы и тут же, выпучив глаза и раскрыв рот, сел обратно.

А что вы хотели, тычок даже согнутым пальцем в солнечное сплетение на какое-то время заставляет потенциального соперника думать о том, как набрать в лёгкие воздуха, а не о том, как помахать кулаками.

Ну всё, понеслось! Повскакали дружки, замахали руками… Блин, надо аккуратнее с ними работать, чтобы не разнести к чёртовой матери этот «Гиацинт». Народишко-то вон уже начинает к дверям пробиваться, а официант помчался в подсобку, не иначе звонить в милицию. Значит, и затягивать не надо.

Однако от красивого удара ногой в прыжке с разворота, как тогда в камере Бутырки, я всё же не удержался. Захотел покрасоваться перед Варей и отправил обладателя белого костюма в короткий полёт на его же столик, тут же рухнувший под тяжестью тела. Хоть кино снимай, Ван Дамм отдыхает! Раздался звон разбитой посуды, чей-то женский визг, а я в этот момент ловко уклонился от ярко-красных ногтей спутницы моих оппонентов, мелькнувших в сантиметре от моего лица. Всё это сопровождалось такой заковыристой тирадой, что, будь я более хорошо воспитан, мог бы и покраснеть. Девушка, что же вы себя так ведёте, словно портовая шлюха! Женщин я обычно не бью, но когда мне пытаются выцарапать глаза и при этом вспоминают нехорошими словами мою маму, – это условие автоматически перестает действовать. Посему смачная оплеуха моментально охладила пыл драчуньи, заставив её плюхнуться задницей на пол.

Оглядев поле боя и возившихся на полу соперников с размазанными по мордам кровавыми соплями, я удручённо покачал головой и пальцем подманил к себе выглядывавшего из-за дверного косяка подсобки давешнего официанта. Когда тот осторожно приблизился, поинтересовался:

– Милицию вызвал?

Тот молча кивнул. Я достал деньги, отсчитал пятьсот рублей, затем, секунду подумав, добавил ещё пару сотен и сунул ему в кармашек пиджака, откуда торчал платочек.

– Это за съеденное-выпитое и беспокойство. Думаю, покроет убыток.

Официант часто закивал, явно испытывая желание побыстрее испариться. Самое интересное, что оркестрик как ни в чём не бывало продолжал наяривать «Рио-Риту». При этом парни довольно здорово пели хором на немецком языке, наверное, исполняли классический вариант.^[19] Невозмутимые, как тапёр в салуне, где ковбои бьют друг другу морды. Хотя этих недоносков, ползающих на карачках у моих ног, ковбоями назвать язык не поворачивался.

Я вернулся к нашему столику, где Варя всё ещё пребывала в лёгком шоке, помог ей надеть плащ, и мы покинули это оказавшееся не совсем гостеприимным заведение. О том, чтобы захватить недоеденное, мысли как-то не возникло.

– Клим, ну зачем ты устроил это побоище? – высказала мне спутница на улице, когда мы на квартал отошли от кафе.

– Так они же сами на меня накинулись!

– Ну и не надо было к ним подходить.

– Извини, но они оскорбили твою честь. Я не мог оставаться равнодушным.

– Так-то оно так, но всё равно комсомол и партия рукоприкладство не одобряют.

Может, и не одобряют, но я-то видел, что ей приятен сам факт того, что за неё вступился мужчина, раскидавший троих… нет, четверых, включая мегеру с красными ногтями, соперников.