Читать книгу - "Путь в Царьград. Бремя русских - Александр Харников"

7 октября (25 сентября) 1877 года. Джорджтаун, дом сенатора Джорджа Фрисби Хоара. Сенаторы Джордж Фрисби Хоар, Джон Паттерсон, Джон Камерон, Амброуз Бёрнсайд

– Колин, – сказал сенатор своему дворецкому, – ты поставил в курительную две бутылки портвейна, бутылку кентуккийского виски и бутылку джина, а также четыре бутылки содовой, как я говорил? Ты принес сигары? Нет, не эти, это кубинские. Убери их и принеси доминиканские, они подешевле, а этим гостям все равно, что курить. Спасибо, Колин. Когда гости придут, отведи их в курительную и занимайся своими делами, пока они не уйдут, больше ты мне не понадобишься.

Колин Макнил был дворецким во втором поколении. Его дед прибыл в Массачусетс еще в начале века, когда его согнали с земли в Шотландии, на которой его предки жили с незапамятных времен. Дед осел в Бостоне, и отец Колина, последний из многочисленных детей, поступил в услужение к отцу Джорджа и за считаные годы сделал головокружительную карьеру, превратившись из мальчишки-полотера в важного дворецкого.

Колин же всему учился у отца и стал дворецким, каких поискать – импозантный, когда это требовалось, незаметный в оставшееся время, – но все, что нужно было сделать, делалось правильно и вовремя. И когда Джордж стал сенатором, он взял Колина с собой в Вашингтон. Именно Колин нашел этот особняк в старейшей части Вашингтона – в Джорджтауне; знал, каналья, что хозяину это понравится больше, чем безвкусные дома недавно разбогатевших выскочек, которые сейчас в моде среди сенаторов и конгрессменов.

Именно Колин, досконально знающий вкусы хозяина, руководил ремонтом и декорацией дома, и когда Джордж Фрисби Хоар въехал в свое новое владение, все было устроено именно так, как бы он сам бы этого пожелал.

Вот и теперь Джордж уселся на своем любимом кресле – нет, ноги на стол он не положил, он не нувориш свежеиспеченный какой-нибудь, еще пахнущий потом и навозом.

Ожидание было недолгим. Прошло пять минут и вошли гости – сенатор Паттерсон из Южной Каролины, а на самом деле из Пенсильвании, – но сколотивший свое состояние в Реконструкцию на строительстве железных дорог, сенатор Камерон, тоже из Пенсильвании, который при Гранте служил военным секретарем, и сенатор Бёрнсайд, такой же янки, как и сам Джордж, только из Род-Айленда.

Сенатор Паттерсон, хоть и был по происхождению самым настоящим плебеем, но выглядел этаким английским аристократом, с благородными седыми волосами и величественной осанкой.

Сенатор Камерон больше всего напоминал крысу – но крысу не простую, а готовую в любой момент прыгнуть и вцепиться в горло. Сенатором он стал в начале этого года, когда его отец подал в отставку, предварительно договорившись, что сын займет его место.

И только сенатор Бёрнсайд, полный мужчина с роскошными бакенбардами, был человеком круга Джорджа, законодателем мод; именно в его честь бакенбарды в Америке стали называться «сайдбёрнс».

Честно говоря, сенатор Джордж Фрисби Хоар предпочел бы обойтись без выскочки, без крысеныша, и без франта, но тут не та ситуация, чтобы крутить носом. И он, встав с кресла, с улыбкой поприветствовал своих гостей.

Сенатор Паттерсон, как обычно, плюхнулся в кресло, положил ноги на стол и потребовал виски. Для таких гостей Джордж и держал в доме этот грубый напиток. Камерону налили джина с тоником – новомодный напиток, изобретенный в английской Индии и только недавно пришедший в САСШ. А Бёрнсайд, губа у которого была не дура, попросил налить ему портвейна. Еще бы, портвейн урожая 1863 года, лучший год за последние десятилетия. Впрочем, Джордж и себе налил стаканчик, после чего обвел гостей внимательным взглядом.

– Господа, – сказал он, – вы знаете, по какому поводу мы здесь собрались. «Бабушка» Хейс требует от Сената ратификации этого договора с русскими…

– С югороссами, – поправил сенатор Паттерсон.

Сенатор Хоар скривился – он не любил, когда его перебивали.

– Не все ли равно, по мне что одни, что другие – варвары откуда-то с востока, – проворчал он. – Все одно, и те и другие русские, просто им сейчас для чего-то надо, что чтобы Югороссия считалась отдельной страной. Нам на это наплевать – до тех пор, конечно, пока не задеты наши интересы.

– Допустим, – сказал сенатор Паттерсон, – и что из того?

– Много чего, – ответил сенатор Хоар и после короткой паузы добавил: – Так вот. Самый одиозный параграф из договора уже вычеркнут, с Аляской ничего сделать не получится – Эвертс сказал мне, что насчет одного параграфа можно еще попробовать заболтать русских, но два – это уже слишком. Я предлагаю способствовать ратификации этого договора с одним условием.

– Каким же? – спросил, небрежно развалившись и попыхивая сигарой, сенатор Бёрнсайд. Скривился, гад, когда ее зажег – знает толк в сигарах.

Хозяин дома отчеканил:

– Вместо этого никому не нужного ящика со льдом – Аляски, САСШ должны получить Северный Орегон.

– Так он же принадлежит Великобритании, – удивленно проблеял сенатор Паттерсон.

– Луизиана принадлежала Франции, а Калифорния – Мексике, – парировал Хоар.

– И России, – с недовольной гримасой добавил сенатор Камерон.

Сенатор Хоар улыбнулся; он ждал именно этого.

– Да, и России, – сказал он, – а теперь все эти земли – американская территория. Навсегда. В точности то же самое должно случиться с Северным Орегоном. Да, был в 1846 году компромисс насчет 49-й параллели, по которой, в общем, и проходит граница, с исключением острова Ванкувер. Ну и что? У нас и с мексиканцами был договор. Ни один договор не вырублен в камне, если он противоречит доктрине Очевидной судьбы – весь североамериканский континент должен принадлежать Североамериканским Соединенным Штатам.