Читать книгу - "Боевые паруса. На абордаж! - Владимир Коваленко"

Многие там и добычу прогуливают — шлюхи там есть всегда, и шустрые ноги — принести вино и закуску — тоже. Оказавшись в этой безопасной гавани, бояться нечего, кроме иных ее обитателей. Да еще, пожалуй, жадности соборных служителей — в прежние времена, бывало, и пары реалов было довольно, чтоб те забыли, что ты использовал до конца отведенные тебе церковными установлениями дни и начали счет заново. Теперь для этого требуются дублоны. Которые, впрочем, у многих имеются. Четвертый Филипп, конечно, не Второй — вырос номер, выросла и плата за голову. Зато число убийц умножилось неимоверно! Еще пресловутый Антонио Перес во всей Испании не мог сыскать человека, согласного поработать на королевского секретаря мечом и кинжалом, а ныне от кандидатур нет отбоя.

Иные, правда, истребовав задаток, немедленно исчезнут, но и настоящих волков на задворках собора укрывается немало. Войти под сень растущих в убежище апельсиновых деревьев для алькальда — штука совершенно невозможная. Едва шагнув за цепи ограждения, беглец может показать закону похабный жест. Отдышаться. Послать за бурдюком вина — залить винцом проявившуюся в коленях дрожь.

И краем глаза проследить за уличным судьей. За нарушение убежища полагается отлучение от Церкви, но мало ли что сгоряча взбредет в голову легавому?

Тот, впрочем, не кажется особенно разочарованным. Вздергивает нос повыше — и тяжелая створка двери пропускает его в готическую темень. Словно горгулья спешит занять место на крыше, чтобы утром окаменеть — до заката. Откуда знать человеку, только начавшему праздновать второе рождение, что вновь обретенная жизнь висит на волоске, и та самая горгулья, цветом схожая с медной окалиной, тянет за струны и блоки тяжелой древней машины, именуемой церковной администрацией?

Работа нелегкая, занимает немало времени. Уже и рассвело, тени сжались вдоль стен в узкие каемки. Медное чудовище — за спиной едва не рота — тяжко шагает к определенной ему черте. За спиной — кровавый диск пробивающегося сквозь тучи солнца. Разворачивает бумагу… Читает — каждое слово падает, что комок земли на крышку гроба. И толпа убийц и воров вышвыривает в его объятия заигравшегося человечка!

Самое главное — правильно подобрать буковки и запятые расставить. Поджог склада — кого взволнует? Поджог порта… Перед прибытием флота Терра Фирме… Это… ну, не отнять, но подпалить и уронить на пол тот кусок, которым всей Испании — и не только ей — питаться не меньше полугода. До следующего флота.

Дело короля становится делом общим. Грязные шпаги, собравшиеся под апельсиновой сенью, прекрасно знают, что именно раздоры вокруг серебра пополняют ряды жертв и заказчиков. А воры понимают, что набивает толстые кошели, столь часто в этом городе меняющие владельца!

В том числе и мошну архиепископа, который, подписывая грамоту с распоряжением о выдаче, собственной рукой над подписью начертал: «Сия любезность оказывается мною городским властям единократно и не может быть возведена в обычай». Потом внимательно осмотрел просителя.

— У тебя последняя неделя. Зачем тебе?

— Это как последняя строка в сонете, ваше высокопреосвященство… Пусть точка в конце моей службы будет красивой.

Прелат вздохнул. Поставил подпись, но бумагу отдать не спешил.

— Проповедовать не тянет? Держись. Ох, стоило тебе идти на теологию!

Диего промолчал. Стихи, лекции и шпага — неужели этого мало?

— Занятий тебе хватает сейчас, — архиепископ словно мысли прочел, — но что будет, если ты их потеряешь? Или еще что-нибудь случится, такое, чего я и угадать не могу? Рядом с одним юристом молния ударила — помнишь, что вышло?

Вышел Лютер, пытавшийся исправить католическую веру — и ввергнувший мир в столетие религиозной войны. Но…

— И не рассказывай о верности католической и ортодоксальной вере и матери Церкви… Лютер тоже начинал искренним католиком. Инквизиция, подозреваю, тебя бы сожгла или предписала перейти на теологию… Я…

Архиепископ вздохнул еще раз. Протянул подписанную грамоту.

— Ступай. Исполняй долг… и помни о короле и вере!

В присутствие поджигателя ведут, как на казнь, — по бокам десять стражников, впереди альгвазил с жезлом, рядом вместо священника алькальд. Говорящий также вкрадчиво и тоже призывающий к покаянию, но с заботой не о душе, а о теле.

— Послушай, к чему тебе пытка? Скажи сейчас, кто тебе заплатил! Если я возьму тварь раньше, чем та смоется из города, тебя и пытать-то не придется. Повисишь на дыбе, совсем как свидетель. Почти не больно. И к гарроте пойдешь своими ногами, умрешь, сидя на стуле, как порядочный католик. Замолвлю словечко… А нет, так все равно запоешь. Раньше, позже… Только если мы упустим нанимателя, тебя, дружок, придется сжечь. Вместе с еретиками. А там — закопают, выроют, вывезут к Санлукару камбалу кормить… Тебе такого надо?

Обреченный молчит.

— Тебе ведь сказали, что убежище в Соборе надежно, так? Солгали, негодяи! Так почему ты должен выгораживать тех, кто тебя убил? Они что-то пообещали? Не тебе. Семье, близким? Неважно, плохое или хорошее, ты убедился, каково им верить. Назови имена сейчас, и мы спасем твоих родных от худшего — если ты подаришь нам время…

Увы. Палачу достается работа — Диего сидит рядом со строчащим протокол писарем, рисует закорючки на листе бумаги. Записывать нечего, кроме воплей и проклятий. Бессмысленных? О, нет! Диего решительно встает.

— Дожимайте без меня. Есть мысль… И мне стоит ее проверить. Срочно.

Мысль простая, глупая. Действительно, достойная легавой. Даже «мясной» собачке пришла бы умней. Но лучших нет и, пока не взошло Солнце знания, стоит поискать ответа под фонарем очевидности.