Читать книгу - "Долгая ночь - Юля Тихая"

Он просто всё время был. И свербел у меня в носу.

Отчаявшись, я даже попросила у мастера Дюме каких-нибудь капель, но колдун, поджав губы, написал, что «не может допустить нанесение вреда моему хрупкому здоровью».

Хрупкому. Подумать только.

У нормальных двоедушников запах пары вызывает ощущение покоя. Пара пахнет домом, пара пахнет теплом, уютом и безопасностью. В особенно плохие дни ты всегда можешь зарыться носом в волосы своего партнёра, дышать им, пропитываться им, и самые жуткие мысли отступят сами собой.

Трис сравнивала своего волчонка с лёгкими наркотиками, — и алхимичка Трис, вероятно, знала, о чём говорила. Внешний мир не то чтобы размывается, но становится не таким ярким, и все твоё внимание сжимается в тоннель, на одной стороне которого ты, а на другой — он. Ты всё ещё осознаёшь реальность, но как будто не до конца, размыто, потому что вся ты сосредоточена совсем на другом.

Я помнила это иначе. Для меня тогда — в тот единственный раз, когда я действительно слышала этот запах — мир был наоборот таким ярким, что слепило глаза. И запах был везде, он ввинчивался в нёбо, дробил череп, выливался из глаз, и в этом не было ничего уютного. Был азарт, было предвкушение, был порыв бежать наперегонки, обхитрить, обыграть, быть сильнее и в конце концов остаться живой.

Но сейчас ничего такого не было. Ни спокойствия, ни адреналина. Наверное, мой артефакт всё-таки работал, и ласка спала спокойным сном, лишь изредка подёргивая ухом.

Запах просто бесил, и от него никак не получалось избавиться.

Арден вернулся к обеду, и к этому времени я вся извелась, издёргалась и спланировала убийство.

— Мастер Ламба передал тебе книги, — весело сказал он, скидывая ботинки и размахивая авоськой с книгами и небольшим нежным букетом. — Оставил закладки, попросил разобраться с… Кесса, а что ты делаешь?

Я замахала на него руками: заткнись и не мешай. Обнюхала рукава, шарф, пальто, бьющуюся венку на запястье.

Арден попытался меня перехватить и промурлыкал в ухо:

— Навёрстываешь упущенное?

— Отвали, — я засунула нос ему в воротник и сосредоточилась. — Чёрт, нет, ты всё-таки какой-то не такой…

— Не какой?

— Тобой провоняла вся квартира, — я всё-таки вынула нос из его одежды, завозилась, вывернулась из рук, старательно проигнорировав в себе что-то женское, что не очень-то хотело выворачиваться. — Я уже заподозрила, что ты могуч и вонюч, как и полагается самцу… но нет, вроде бы всё-таки моешься и пахнешь мылом, пеплом и заклинаниями. Но всё вокруг воняет тобой! Ты что — заболел?

— А, это, — он беззаботно махнул рукой. — Не волнуйся, просто лис пометил углы.

— Ты что сделал?

— Пометил квартиру, — невозмутимо повторил Арден. — Лисом. Его это успокаивает.

— Ты обоссал съёмное жильё?

— Не «обоссал», а пометил, — кажется, он обиделся. — Ты же знаешь, что это не столько моча, сколько…

— Да похеру, что это! Как это теперь вывести?!

— Понятия не имею. А зачем?

Я взвыла.

— Арден! Ну лис же пахнет… не цветочками! И даже не одеколоном «Столичный»! Это просто грубая животная вонь!..

— Я тоже тебя хочу, — он ослепительно улыбнулся. — Кстати о цветочках…

Он вручил мне букетик — какие-то белые нежные цветы вроде лилий, только с бутонами меньше и безо всякого запаха. Я потрогала лепестки: шелковистые, гладкие.

Мне дарили раньше, конечно, цветы. Папа с начала весны и до излома осени таскал их каждую неделю. Это был пышный веник для мамы, который она ставила на кухонный стол, высокий изящный букет для Ары и что-то небольшое — для меня. Когда Ары не стало, цветы для неё мы каждый раз относили на кладбище и ставили там в хрустальную вазу.

Пока я была маленькая, я всё ждала, что вырасту, и у меня будут букеты, как у Ары: большие, взрослые, из длинных цветов с крупными резными листьями. Но потом… папа продолжал по привычке покупать мне ромашки, я быстро совала их в глиняную кружку, и мы шли к Аре.

А цветы красивые. На лепестках — фиолетовые прожилки, а тычинки пушистые-пушистые, как пузатый шмель.

— Это… мне?

— Тебе. Нравятся?

— Хорошие, — я наконец взяла у него букет, зарылась в него лицом.

Цветы ничем не пахнут, но почему-то приятно быть среди них, дышать ими и знать, что они видели какой-то другой мир: беззаботный, зелёный, с голубым-голубым небом и тишиной, в которой есть только ветер и шелест травы.

Наверное, их вырастили в теплицах. Но мне всё равно нравится думать так.

— Мне каждый раз так жалко, когда они вянут, — тихо сказала я, поглаживая пальцами бутоны. — Так грустно думать, что они могли бы ещё жить и расти, но их срезали, чтобы можно было поставить труп в вазу…

— Кесса. Хочешь, я в следующий раз принесу тебе кактус в горшочке?

— Зачем? — я моргнула.

— Чтобы ты не расстраивалась, что они мёртвые. Извини, я как-то думал, что всем девушкам нравятся цветы.

— Мне нравятся цветы, — быстро сказала я. — И мёртвые тоже! А вот кактусы не очень, и… подожди. Ты их принёс, чтобы я не ругалась на вонь?

— Что ты!.. — Арден возмутился с такими честными глазами, что я сразу поняла: угадала. — Просто хотел сделать тебе приятное! Безо всякого повода.

— Арден, — я нахмурилась. — С вонью надо что-то делать. Бедный мастер Дюме, он же тоже вынужден это нюхать! Как это вывести? Может быть, купить хлорки? И я ещё слышала, что если кошка гадит не туда, можно натереть это место лимоном… был же лимон в холодильнике, надо попробовать. И, пожалуйста, не делай так больше!

— Ну милая, — кажется, если бы он был в звериной форме, он принялся бы вилять хвостом. — Это же инстинкты…

— У людей нет инстинктов. Инстинкт — это сложное автоматическое поведение, вот когда гусь вылупляется и уже откуда-то в курсе, что надо лететь на юг, это инстинкт. А у людей в лучшем случае рефлексы, и если тобой управляет животное, тебе срочно нужно наведаться к лекарю душ, попить травки да эликсиры и…

Договорить я не успела, потому что Арден аккуратно отставил авоську с книгами на тумбочку, а потом наклонился ко мне, заглянул в глаза и медленно поцеловал.

Не знаю, что было у меня в голове. Вряд ли это был мозг; по крайней мере, не было похоже, что он способен думать.

Я всё ещё была ужасно зла. Я хорошо помнила, с каким мстительным удовлетворением, с какой дрожащей яростью, с какой готовностью сражаться без оглядки на цену я врезала ему между ног. Было бы странно, если бы я это забыла: в конце концов, это было всего-то позавчера.

И, конечно, я не могла забыть панический страх, который свернулся ядовитой змеёй где-то у меня внутри, окружив печень, перекрутив кишки и сдавив лёгкие. О, я могла закрыть глаза и как воочию увидеть пену на зубах этот прелестной рыженькой лисички с толстым хвостом, хитрой мордой и пастью, расползшейся в умильное «хиии».