Читать книгу - ""Абрамсы" в Химках. Книга третья. Гнев терпеливого человека - Сергей Анисимов"

– Да, более или менее… Слушайте, лейтенант, я все-таки плохо понимаю его произношение… Он сказал, что у них всех были рабы, многие десятки. Сорок в одном только его доме. Как вы думаете… это правда? Или он специально…

Лейтенант жестом остановил ее, повернулся к Ильясу. Снова неразборчивые гортанные слова: от одного к другому и обратно, как в пинг-понге. Несколько фраз, потом ответ, потом снова непонятный ей вопрос, и опять ответ.

– Да, все верно, – кивнул ей лейтенант, в глазах которого смех и напряжение теперь смешивались с очевидной усталостью. – Ты правильно поняла. Да, рабы. Да, многие десятки.

– Я все же… Как это может быть?

– Ну, – лейтенант приподнял брови, будто удивляясь ее настойчивой глупости. – Он ведь ответил, что не из простой семьи, а из особенной: богатой, влиятельной. Потому и много!

– Ты не веришь? – тоже немного удивленно спросил Ильяс из-за его плеча. – Не веришь мне?

– Верю, – выдавила она. – Но я не о том…

– Капитан Ахен!

Отвернуться от обоих было облегчением. Майор являлся якорем в этом мире, скукожившемся сейчас до размеров одной комнаты – учебного кабинета в бывшей русской школе.

– Майор, сэр?

– Подойдите.

Майор и командир спецгруппы повстанцев разогнулись, отошли от стола и теперь смотрели прямо на нее. Четыре шага, с непрерывным ощущением того, как буравят ее затылок несколько пар глаз. Неужели даже лейтенант-переводчик не понял, что она имеет в виду?

– Вот смотрите. Маршрут относительно простой, но довольно протяженный. Часть заключительного отрезка проходит над красной зоной – но в этом, собственно, и смысл выброски. Активность зенитных средств… Гм… Мы все знаем, что она отлична от нуля. Но специализированные средства по всему маршруту, в том числе в той же красной зоне, не фиксировались с самого начала текущего этапа операции. Ни высокомобильные, ни маломобильные, ни стационарные. Соответственно, только стрелковое оружие разных типов. И уже не много. Не столько, сколько было раньше.

– Изменения по наряду сил?

– Без изменений. Четыре «Черных Ястреба». Такой наряд сам по себе достаточен для того, чтобы три четверти инсургентов опустили лицо в землю. И начали молиться, а не стрелять.

– Да, сэр.

Она просто не знала, что еще сказать. Это была далеко не первая для капитана операция по забросу: минимум пятая, а то и шестая. Можно предположить, что чем дальше, тем их будет больше. Почему у нее такое дурное предчувствие? Все ли дело в той гадости, которую она только что услышала? Или даже не в одной, а в двух гадостях, если начать счет со «шлюхи».

– Группа Аслана имеет задачу высокой важности. Ее выполнение…

– Я могу задать вопрос о природе задачи, сэр?

Майор молчал несколько секунд, поводя плотно сжатыми губами влево и вправо.

– Да, задать можете. Получить ответ – нет.

– Зато я могу ответить…

Шерил перевела взгляд на командира разведгруппы, лицо которого оказалось совершенно неподвижным. Акцент снова резал слух, но она слыхала английский и похуже.

– В этот раз, не в первый раз… Наша задача не военная. Политическая. Это понятно?

– Пока нет.

Майор поморщился.

– Спасибо, Аслан, этого достаточно. Нам обоим. У нас тоже есть приказ касательно взаимодействия с вами и особого режима секретности. Капитан Ахен, больше никаких вопросов на эту тему.

– Да, сэр. Я должна беспокоиться о чем-то еще, сэр?

– Только о наилучшем исполнении своих обычных обязанностей.

Снова «да, сэр», и потом, в течение следующих минут, еще несколько раз. Более подробный разбор маршрута. Обсуждение технического состояния машин, пока не внушающего опасений. Обсуждения состояния здоровья и морали экипажей «Ястребов», в том числе наземных, внушающего еще какие серьезные опасения.

– Вы не хуже меня знаете, какого уровня достигли санитарные потери за последние месяцы. Эта хрень все продолжается, и все эти высокооплачиваемые двадцатипятилетние офицерики из медицинской службы ВВС продолжают мычать в ответ на все те же наши вопросы. А потом каждый третий из них вдруг заливается соплями в том же объеме, что и каждый третий из нас. Потом по юному лейтенантскому лицу и телу начинает течь пот, и больше мы его или ее не видим…

– Да, сэр. Я знаю, сэр.

Шерил пожала плечами. К июлю почти половина батальона была больна «фрисби», странным стойким насморком, сочетающимся с головной болью. Сначала была ломота в костях и суставах и лихорадка, как при нормальном осеннем ОРЗ. Потом все это проходило, но иногда возвращалось снова, волнами на три-четыре дня, по нескольку раз. Для молодых респираторные инфекции вообще не особо опасны, но кое у кого мучительный насморк держался еще долго, и так в итоге почти и не проходил. В ее собственном наземном экипаже заболели двое, причем одна из них в самом начале, через считаные недели после старта «Свободы России». Насморк, лихорадка, кашель – обычная инфлюэнца. Только не прошедшая после нескольких дней если не постельного, то щадящего режима. Потом они это видели столько раз, что лучше было не видеть. Пилоты, стрелки, механики, оружейники, штабисты. Европеоиды, черные, латиносы, азиаты разных национальностей. Разного возраста, разного пола. Это совершенно не выглядело как жуткая эпидемия, про которую снимают страшные фильмы. Никто не умирал в корчах, резистентных было полно, заболевали не все сразу, а постепенно, группами, с интервалом длительностью от пары дней до недели. И тяжесть заболевания была обычно довольно умеренной. Но заболевших постепенно стало все же слишком много, а выздороветь окончательно, на сто процентов, почему-то удавалось не всем. Странно сказать, но только потери техники на первом этапе операции позволяли сейчас батальону иметь полностью укомплектованные экипажи. Иначе с боеспособностью было бы хуже. Но боевому духу, известному англоязычным как «мораль», это не помогало. С ним, бедным, было если еще не плохо, то, во всяком случае, не лучшим образом. На сегодняшний день – даже хуже, чем сразу после потерь над Кронштадтом и Лодейным Полем.

– В группе есть больные?

– А?

В этот раз переводчику пришлось помочь: Аслан не понял. Шерил вслушивалась, ожидая уловить знакомое слово. Но нет, эти обозначали фрисби каким-то другим словом. Ну и ладно, какая разница? У них самих это придумал какой-то умник, переоценивший собственное остроумие. «Фри» – это от Russian Freedom, «Свобода России». С другой стороны, «фрисби» – это «летающая тарелка», в какие играют в парках. Почти наверняка автор шуточного словечка имел в виду быстрое распространение болезни, но его не спросишь, потому что неизвестно, кто он. Хочется надеяться, что не из ВВС. Здесь таких шутников не любят.

– Он говорит, что больных в группе нет.

– Хорошо.

– Еще говорит, что если есть больные в экипажах, то они попросят заменить экипаж.