Читать книгу - "Второй шанс - Аргус"

— Откуда ты знаешь такие слова? — удивился врач приемного покоя.

— А-а-а… У меня мама врач. А еще она сказала, что у меня посттравматическая амнезия. И вообще, лучше, чтобы я полежал до утра в больнице под наблюдением. Мало ли что.

— Может ты вместо меня и прием тут вести будешь? — сухо прохрипел врач, но в душе признал, что подросток совершенно прав.

Такие гематомы могли дать клинику и через несколько суток после травмы. Он вышел к его родителям, брату и Нине, и объявил, что оставляет до утра пациента под наблюдением. А утром его осмотрит невропатолог, нейрохирург и психиатр. Все признали, что так будет лучше. Мама хотела привезти вещи, но врач сказал, что ничего не нужно. Пижаму ему выдадут и так.

Нина подбежала к «своему парню» и хотела обнять. Но Старик непроизвольно дернулся назад, и она, обиженно надув губки, пожелала ему спокойной ночи и выбежала на улицу.

Все попрощались и Старика отвели в палату, где уже обитали трое людей и тут же любезно показали ему свободную койку. Так как ему было больше пятнадцать лет, его госпитализировали именно во взрослую больницу.

— Что у тебя? — поинтересовался взрослый мужик с перевязанной головой.

— Ударился головой, потерял память, — сразу ответил Старик.

— Ха-ха! — рассмеялся мужик. — Какая у тебя еще память! И помнить-то нечего!

— А как ты ударился? — спросил другой пациент. Больные скучали и были рады любому развлечению, даже в виде обычной болтовни.

— Упал с велосипеда и ударился головой об ограждение, — ответил Старик с опаской поглядывая по сторонам и тщательно следя за тем, что говорит. — И все, больше ничего не помню.

— Так уж ничего? — спросил третий болезный, с цепким специфичным взглядом, внимательно «ощупывая» им подростка.

— Брось, Петрович, это точно не американский шпиён! Пацан обычный, — рассмеялся первый мужик, и, обращаясь к Старику-Саше пояснил: — Он у нас в СМЕРШ-е служил. На пенсии уже давно, но по-прежнему бдит, как молодой.

— Помню, что живу в СССР. Что я советский комсомолец, и пожалуй все, — ответил молодой человек.

— Это самое главное! — рассмеялся второй больной. — Вот, что значит советское воспитание! Все забыл, но главное помнит!

Глава 2. Обживание на новом месте и в новом теле

Вскоре, всех пациентов позвали на ужин. Старик, вместе с остальными больными, направился в комнату столовой отделения, где он лежал. Больница новая, и в ней уже было предусмотрено такое помещение. На ужин давали молочную рисовую кашу, белый хлеб, щедро намазанный маслом, и сладкий чай. Все было очень вкусно, тем более, что он не ел практически целый день.

Вернувшись в палату, после прогулки в больничном саду, Старик застал бурное обсуждение политических событий. Спор велся о роли Хрущева в истории страны. Мужик с перебинтованной головой его яростно поносил. Второй пациент защищал, а Смершевец молчал, но внимательно слушал обоих.

Старик хотел было тоже вставить свои две копейки, но вовремя остановился.

«Чем меньше я буду сейчас говорить тем лучше».

В разгар беседы, перебинтованный вдруг сказал:

— А давай узнаем, что думает по этому поводу молодежь! Малой, ты вот что думаешь?

— О чем? — спросил Старик-Саша вроде как удивленно.

— О Хруще!

— Думаю, что Коммунистическая Партия и Советское правительство даст объективную и справедливую оценку деятельности гражданина Хрущева на посту Первого Секретаря КПСС, — спокойно произнес, битый в этих вопросах, Старик-Саша. Ему, жившему в эпоху позднего СССР, когда в коммунизм уже не верили не только простые жители, но и вся партийная и советская верхушка, но которая при этом говорила заученные догматические фразы, хорошо были известны правила этой игры. Верь во что хочешь, но вслух, особенно на людях, говори, что нужно.

Однажды, еще учась в Институте, на уроке по политинформации, в группе с их куратором, даме преподавательнице средних лет, он с дуру ляпнул, что газеты не всегда отражают реальные события. А шел тогда тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год. До перестройки и гласности оставался еще целый год. В классе повисла мертвая звенящая тишина. Лицо кураторши побелело. Дрожащим голосом она сказала:

— А я вот верю всему, что пишут наши советские газеты. Какие у Вас основания так говорить и сомневаться?

— Так я про Афганистан. То писали каждый день, а потом хоп и полгода тишина. А оказалось, что Амин захватил власть, убил президента Тараки, и хотел продать Афганистан американцам. А как только Амина свергли, снова стали писать. А почему про Амина не писали? — честно ответил, молодой еще тогда, Старик.

— Партии и Правительству лучше знать, что и когда писать! И не нам рассуждать и обсуждать это! — твердо ответила кураторша.

Только через несколько лет, когда по стране уже катилась Перестройка, и Старика, за отличную учебу и работу в Комитете комсомола Института, представили к Ленинской стипендии, он узнал, по какому опаснейшему краю он тогда прошел без страховки.

Его вызвал парторг Института и положил перед ним на стол его личное дело. Старик с недоумением посмотрел на него. Парторг пояснил:

— Удивительное дело. То, за что раньше тебя должны были выгнать с волчьим билетом из Института, без права получения любого высшего образования, сейчас сыграло тебе на пользу! Для получения Ленинской стипендии.

— Что Вы имеете ввиду? — спросил его удивленный Старик.

— Сейчас поймешь, — усмехнулся тот, и, вынув лист исписанной от руки бумаги, протянул его ему: — Читай!

Старик взял бумагу и начал читать. Он узнал красивый округлый почерк кураторши их группы и вспомнил давно забытое собрание. Это была его характеристика по итогам обучения на третьем курсе Медицинского института. В ней досконально излагалось, что студент такой-то, несмотря на отличную учебу и активное участие в работе студенческого научного общества, победах на научных олимпиадах, позволил себе публично, на занятиях по политинформации, антисоветские высказывания, поставив под сомнение правдивость информации, которую публикует советская пресса. О чем она, кураторша, верная делу партии и советского государства, считает своим святым долгом сообщить руководству института.

До конца