Читать книгу - "Озеро Длинного Солнца - Джин Родман Вулф"

карабкался, но презирал эти способности. Нечего гордиться тем, что умеешь хорошо карабкаться, если не умеешь карабкаться как обезьяна. Но я мог думать лучше, чем обезьяна — на самом деле лучше любого в нашем классе. — Тряхнув головой, он горько усмехнулся. — Вот как я думал! Гордился ерундой.

— Разве думать плохо, патера?

Шелк встал.

— Нет, хорошо, но только когда мы думаем правильно. Видишь ли, мысль в конечном счете порождает действие. Действие — ее единственная цель. Иначе для чего она вообще? Если мы не действуем, она ничего не стоит. Если мы не можем действовать, она бесполезна.

Он вернулся к своему стулу, но не сел.

— Сколько раз ты слышал, Рог, как я говорю о просветлении? Двадцать, тридцать, не меньше, и у тебя хорошая память. Расскажи мне то, что я говорил.

Рог, с несчастным выражением на лице, взглянул на Орева, как бы для поддержки, но птица только вздернула голову и поерзала на плече Шелка, как будто тоже хотела услышать то, что скажет Рог. Наконец он решился:

— Это… мудрость бога вроде как втекает в тебя. Она исходит не из книги и не откуда-то еще. И… и…

— Возможно, будет лучше, если ты используешь мой голос, — предположил Шелк. — Встань и попробуй. И я не буду глядеть на тебя, если из-за этого ты волнуешься.

Рог встал, поднял голову, закатил глаза к потолку и опустил уголки рта.

— Божественное просветление означает, что ты все знаешь не думая, и не потому, что думать плохо, но потому, что просветление лучше. Просветление — это когда бог делится с тобой своими мыслями.

— Так близко, как я могу, патера, — добавил он обычным голосом. — Не было времени вспоминать.

— Выбор слов необходимо улучшить, — наставительно сказал Шелк, — но твоя интонация просто великолепна, и ты почти удачно воспроизвел мою манеру говорить. И — что намного, намного важнее — ты не сказал ни слова неправды. Но кто получает его, Рог? Кто получает просветление?

— Люди, которые долгое время пытаются жить праведной жизнью. Иногда.

— Не всегда?

— Да, патера. Не всегда.

— Поверил бы ты мне, Рог, — безоговорочно! — если бы я сказал тебе, что сам получил его? Да или нет?

— Да, патера. Если ты так говоришь.

— Что я получил его только вчера?

Орев негромко свистнул.

— Да, патера.

Шелк кивнул, главным образом самому себе.

— Я действительно получил его, Рог, и не благодаря каким-то там заслугам. Я готов сказать, что ты был там со мной, но это не совсем правда. Не на самом деле.

— Это было перед мантейоном, патера? Вчера ты сказал, что хотел совершить личное жертвоприношение. Из-за этого?

— Да. Я так и не совершил его и, возможно, больше никогда…

— Нет резать!

— Даже если я его совершу, это будешь не ты, — сказал Шелк Ореву. — Вероятно, это вообще будет не животное, хотя завтра я собираюсь принести большую жертву и купить много животных.

— Дом птица?

— Да, действительно. — Шелк поднял львиноголовую трость на уровень плеча; Орев прыгнул на нее и стал крутить головой, глядя на Шелка каждым глазом по очереди.

— Он не разрешил мне коснуться его, патера, — сказал Рог.

— У тебя нет причин его касаться, и он не знает тебя. Все животные ненавидят, когда их касаются посторонние. У тебя когда-нибудь была птица?

— Нет, патера. У меня была собака, но она умерла.

— Я надеялся получить от тебя совет. Я не хочу, чтобы Орев умер, хотя вполне представляю себе, что ночные клушицы — стойкие создания. Вытяни руку.

Рог так и сделал, и Орев прыгнул на нее.

— Хорош мальчик.

— Я бы не стал пытаться держать его. Дай ему держаться за тебя. В детстве у тебя было не слишком много игрушек, а, Рог?

— Да, не много. Мы были… — внезапно Рог улыбнулся. — На самом деле одна. Ее сделал дедушка: деревянный человечек в синем пальто. Там были ниточки, и если ты правильно дергал за них, можно было заставить его ходить и кланяться.

— Да! — глаза Шелка блеснули, и кончик львиноголовой трости ударился о пол. — В точности такие игрушки я и имею в виду. Могу я тебе рассказать об одной из моих? Ты можешь подумать, что я отклоняюсь от темы, но, уверяю тебя, ничуть.

— Конечно, патера. Рассказывай.

— Два танцора, мужчина и женщина, очень красиво раскрашенные. Они танцевали на маленькой сцене, и когда я заводил игрушку, играла музыка. И они танцевали, маленькая женщина очень грациозно, а маленький мужчина кувыркался, крутился и выделывал всякие коленца. Всего было три мелодии — надо было передвинуть рычажок, чтобы выбрать ту, которую хочешь, — и я играл с ней часами, напевая песни, которые сочинил для себя, и воображая себе, что он говорил ей и что она отвечала ему. Боюсь, глупости, по большей части.

— Понимаю, патера.

— Моя мать умерла во время моего последнего года в схоле, Рог. Возможно, я уже говорил тебе. Я готовился к экзамену, когда прелат позвал меня в свои комнаты и сказал, что после последнего жертвоприношения я должен ехать домой и забрать свои вещи. Наш дом — все поместье, но оно состояло главным образом из дома — принадлежал ей, но, как ты понимаешь, после ее смерти им завладел Капитул. Соглашение было подписано прежде, чем меня приняли в схолу.

— Бедн Шелк!

Он улыбнулся птице.

— Возможно, хотя в то время я так не думал. Я горевал о смерти мамы, но не верил, что когда-нибудь буду жалеть себя. У меня были книги, друзья и достаточно еды. Но вот сейчас я действительно отклонился от темы.

И, возвращаясь к ней, я нашел в шкафу эту игрушку. Я пробыл в схоле шесть лет и сомневаюсь, что хотя бы раз видел ее за те годы, что учился. И вот опять она! Я завел ее, танцоры снова затанцевали и заиграла музыка в точности как тогда, когда я был маленьким мальчиком. Они танцевали под мелодию «Первый Роман», и я никогда не забуду эту песню.

Рог кашлянул:

— Иногда Крапива со мной говорим об этом, патера. Ну, что будем делать, когда вырастем.

— Мы с Крапивой, — рассеянно поправил его Шелк. — Очень хорошо, Рог, и вы оба вырастите намного быстрее, чем думаете. Я буду молиться за вас обоих.

Но я собирался сказать, что тогда заплакал. Я не был на ее похоронах; был не в состоянии приехать даже тогда, когда ее гроб опускали в землю. И вот я заплакал, потому что мне показалось, что для танцоров время вообще не прошло. Они не могли знать, что мужчина, который завел