Читать книгу - "Звездная жатва - Роберт Чарльз Уилсон"

Ответы она выслушала внимательно. Без кассеты в плеере Бет Портер производила впечатление вполне разумной девушки.

Разумной, но, как раньше говаривали психиатры, «проблемной». Переживающей непростую пору в своей жизни. И уставшей от этого, судя по утомленному прищуру глаз.

Ей было двадцать, но выглядела она одновременно и намного старше, и намного младше.

— Если хочешь поговорить… — начал он.

— Нет, не хочу. Спасибо вам. Обещаю принимать все лекарства и следовать всем указаниям. Но обсуждать это не хочу, — немного холодно ответила Бет.

— Ясно, — ответил Мэтт. — Не забудь завтра позвонить. Потом, вероятно, придется зайти за рецептом. А после курса лечения явишься на повторный осмотр.

— Спасибо, доктор Уилер, — с пониманием ответила она.

Мэтт проставил дату в ее карточке и убрал карточку в корзину с пометкой «выполнено». Затем вымыл руки и вызвал Лиллиан Бикс, последнюю пациентку.

У Лиллиан уже давно не случалось месячных, и она решила, что беременна.

Эта тридцатидевятилетняя женщина была замужем за лучшим другом Мэтта. Разговор вышел откровенным, пусть и немного неуклюжим. Лиллиан стеснялась и запиналась, но в конце концов изложила суть. Мэтт выдал ей баночку для анализов и направил в туалет. Лиллиан покраснела до кончиков ушей, но выполнила указание. Когда она вернулась, Мэтт наклеил на баночку ярлык «ХГЧ»^[4].

Лиллиан сидела напротив, держа на коленях сумочку. Мэтт часто думал, что Лиллиан — воплощение слова «маленький». Она сама была маленькой, ее сумочка была маленькой, ее присутствие было почти незаметным. Может, поэтому она была так счастлива в браке с Джимом Биксом, шумным здоровяком, а тот, в свою очередь, был невероятно увлечен своей женой.

За долгие годы брака у них не появилось детей, но Мэтт эту тему не поднимал. Теперь, облаченный в белую врачебную броню, он спросил Лиллиан, намеренно ли они избегали зачатия.

— Вроде того, — задумчиво ответила та. — Ну, скорее так хотел Джим. Он всегда… ну, сам понимаешь. Предохранялся.

— И ты не возражала?

— Нет.

— Но контрацепция — не гарантия полной защиты.

— Знаю, — кивнула Лиллиан.

— Что будешь делать, если выяснится, что ты и вправду беременна?

— Обрадуюсь. — Ее улыбка была искренней, но немного вялой. — Я давно к этому готовилась.

— Всерьез готовилась? К подгузникам, ночному кормлению, ободранным коленкам, растяжкам на коже?

— Когда нужно, ко всему привыкаешь. Мэтт, я понимаю. Но я действительно представляла, как стану матерью, часто представляла.

— А с Джимом уже обсуждала?

— Даже не намекала. Не хочу говорить, пока не будет точно известно. — Ее глаза под тонкими бровями посмотрели на Мэтта с беспокойством. — Ты ведь ему не скажешь?

— Не скажу, если сама не попросишь. Врачебная тайна.

— Даже между врачами?

— Это как воровская честь.

Лиллиан снова улыбнулась. Улыбка мелькнула и угасла.

— Вы ведь постоянно обедаете вместе.

Джим работал в клинике гистологом. Они с Мэттом познакомились еще на подготовительных медицинских курсах и регулярно обедали в китайском кафе на Гроув-стрит, в двух кварталах от клиники.

— Возможно, мне будет слегка неловко. Но анализ делается быстро. Совсем скоро мы все узнаем наверняка. — Он сделал вид, что записывает. — Лиллиан, ты в курсе, что у женщин твоего возраста порой случаются осложнения…

— Знаю. Я все знаю. Но есть же способы заранее это понять.

Мэтт почувствовал ее нервозность и попытался успокоить:

— Если решишь рожать, будем держать все под контролем. Не думаю, что возникнут проблемы. — Он держал в уме еще кое-что, но пока не собирался выкладывать это Лиллиан.

— Хорошо, — ответила она.

Но снова нахмурилась. Она не была уверена и выглядела далеко не радостно. Мэтт не знал, выяснять ли причины недовольства или оставить все как есть.

— Что тебя беспокоит? — спросил Мэтт, отложив ручку.

— Ну… три вещи. — Лиллиан убрала платок в сумочку. — Одну мы уже упоминали — мой возраст. Я волнуюсь. Во-вторых, конечно, Джим. Как он отреагирует? Боюсь, для него это станет… как бы сказать, знаком, что молодость прошла? Не знаю, захочет ли он брать на себя такую ответственность.

— Может, и не захочет, — сказал Мэтт. — Но я сильно удивлюсь, если он не сживется с этим. Джим — парень эпатажный, но каждый день исправно приходит на работу, выполняет ее добросовестно и никогда не опаздывает. Что это, если не ответственность?

Лиллиан кивнула и, кажется, обрела некую уверенность.

— А что третье? — спросил Мэтт.

— Что-что?

— Ты сказала, тебя беспокоят три вещи. Возраст, Джим… что еще?

— Разве не понятно? — Она посмотрела на него через стол. — Иногда я открываю окно по вечерам… и смотрю на эту штуковину в небе. Мне страшно. А теперь еще эти глыбы, или здания, или что там они разбросали по городам? Я видела их по телевизору. Мэтт, это ерунда какая-то. Как называется эта фигура? Октаэдр? Я не произносила этого слова после школы. Октаэдр размером с океанский лайнер посреди Центрального парка. Как ни включишь телевизор, только это и показывают. Но никто не знает, зачем это все. Без конца обсуждают, но высказывают лишь досужие домыслы. Естественно, я переживаю. Что будет дальше? Может, я вовсе не беременна, а лишь выдаю желаемое за действительное? Или это нервное. — Она поправила сумочку на коленях и просверлила Мэтта взглядом. — Мэтт, ты же отец. Ты должен понимать, что я имею в виду.

Конечно, он понимал. Те же сомнения отражались в поведении Бет Портер с ее зависимостью от плеера, были они и у его собственной дочери Рэйчел, которая после уроков постоянно смотрела новости, подтянув колени к лицу.

Успокоив Лиллиан Бикс, он отправил ее домой и прибрался в кабинете, пока Энн принимала своего последнего пациента. Потом он раскрыл жалюзи, впуская внутрь солнечный свет. Яркий длинный луч упал на плиточный пол, погладил дубовые шкафы. Мэтт окинул взглядом город.

С седьмого этажа Маршалл-билдинг Бьюкенен казался длинным плоским пятном, врезавшимся в синеву океана. Уже не такой маленький, как пятнадцать лет назад, когда Мэтт только открыл клинику, но по-прежнему весьма тихий грузовой порт. Многое изменилось с тех пор. Пятнадцать лет назад Мэтт только окончил ординатуру. Рэйчел была совсем маленькой, Селеста была жива, а в Бьюкенене проживало на несколько тысяч человек меньше.