Читать книгу - "Пылающая полночь - Антон Демченко"

— Что ты имеешь в виду? — насторожился я.

— Ничего, Дим. Так, мысли, э-э… вслух, если можно так выразиться, — отмахнулся сосед, и я не стал настаивать на подробностях: захочет — сам расскажет, а у меня сейчас и других дел полно.

Весь вечер я посвятил чтению документов, что передал отец Тон для круга ходоков. Раньше у меня просто не доходили до них руки. Да и пытаться разобраться в хитросплетении инквизиторских предложений, когда организм идет вразнос, а голова напоминает чугунный колокол, по которому со всей дури долбит церковный служка-неумеха, было просто невозможно. Вот и пришлось отложить это дело напоследок. Что было бы, если бы я не успел прийти в себя к созыву круга? Ничего. От меня же не требуется высказывать свое мнение по предложениям протопресвитера. Я здесь вообще выступаю лишь как гонец, так что и беспокоиться не о чем. Но раз уж выдалась такая возможность, то почему бы и не изучить получше переданные для круга документы?

Сегодня в «Старой жабе» яблоку было негде упасть. В трактир набилось больше трехсот человек, и, если бы не открытые ставни, объединившие основной зал и выходящую в сад веранду, боюсь, ходокам пришлось бы сидеть друг у друга на головах.

Круг собрался сразу после полудня, и сейчас в трактире присутствовали все без исключения свободные ходоки, заслужившие свои прозвища. Отдельной компанией в углу устроились несколько сияющих от радости «мальков». Приглашение в круг — для них это не только знак доверия сообщества ходоков, но и обещание скорого получения прозвища. Впрочем, основная причина их присутствия здесь сегодня — свидетельство. «Мальки» обязаны будут сообщить о решениях круга всем молодым ходокам, еще не получившим признания.

Довольный до ушей Тагир рассекал по залу вместе с подавальщицами, разнося по столам многочисленные кружки с пивом и немудреные закуски. Более крепкие напитки, по традиции, оказались под запретом. Впрочем, на настроении владельца «Старой жабы» этот запрет никак не сказался. Он и на пиве сегодня возьмет как минимум недельную выручку.

Выборы застольной дюжины прошли быстро и без эксцессов. Даже моя кандидатура не вызвала нареканий, чего я, честно говоря, несколько опасался. Но то, что мое имя было названо Толстым Андрэсом и поддержано добрым десятком старейших и уважаемых ходоков, очевидно, сыграло свою роль, так что спустя час после открытия круга я занял свое место за центральным столом. Прошу любить и жаловать, восьмой стольник Ленбургского Круга Свободных Ходоков, Дим Гренадер к вашим услугам.

Обсуждение проблемы, устроенной нам цехом, заняло почти шесть часов. И свою лепту в его решение я внес уже ближе к окончанию. Документы, переданные мною стольникам, вызвали вспышку интереса со стороны окружающих наш стол ходоков, уже изрядно уставших от долгого обсуждения.

— Вот так вот… — Отложив только что зачитанное вслух письмо инквизитора, Толстый задумчиво потер заросший седой щетиной подбородок и усмехнулся. — Довольно своевременное предложение, не находите, судари и сударыни?

— И весьма интересное. В наших обстоятельствах это предложение может стать не только спасением для всех свободных ходоков, но и позволит наладить отношения с властями империи. — В голосе сидящего рядом с ним седого мужчины, явно разменявшего седьмой десяток лет, отчетливо слышался акцент, характерный для жителей юго-западных окраин империи. Как и Андрэс, он входил в плеяду старейших действующих ходоков, но имя его я впервые услышал лишь сегодня. Гезин Полуногий, в отличие от остальных стольников, был назначен общим решением «золотой десятки» без всяких голосований. Может быть, кто-то из круга и возмутился бы таким произволом, но тот факт, что это назначение было поддержано большей частью только что избранных стольников, зашил рты даже самым горластым ходокам. Двенадцатый член застольной дюжины явно был непростым человеком… чем и привлек мое внимание. Невысокий, широкоплечий и грузный, с мощными руками-лопатами и пристальным взглядом серых навыкате глаз, этот ходок производил впечатление говорящей скалы или скорее даже валуна. Такого серого, изрядно побитого тысячелетиями камня, неоднократно отмеченного глубокими шрамами — следами давних ледников, не раз обломавших о него свои ледяные зубы. Собственно, шрамов, как я полагаю, хватало и у самого Полуногого. По крайней мере, за пару-тройку могу ручаться. Один, глубокий и длинный, след от клинка пересекал его левую щеку от виска до нижней челюсти, заставляя удивляться живучести ходока, а еще парочка свидетельств о встрече с какой-то когтистой тварью рваными бороздами украшала правое предплечье. Суровый дядька.

— И непростой. Очень непростой, — подтвердил мои размышления сосед. — Заметь, как он ввернул про империю.

— А чего в этом такого? — не понял я.

— Вот ведь… иногда я радуюсь твоей разумности, но иногда просто поражаюсь… э-э, недальновидности, — возмутился дух, но, не заметив понимания с моей стороны, пустился в пояснения: — Посмотри на реакцию старших. Этот Гезин вроде бы не сказал ничего, кроме общих фраз. А как к нему прислушиваются! Словно он выдал истину в последней инстанции!

Вот теперь я совсем другими глазами посмотрел как на сидящих рядом стольников, так и на занявших первые ряды за ними старейших ходоков. Они действительно с готовностью кивали в ответ на реплику Гезина. Впрочем, во взглядах, как мне показалось, мелькнула не только готовность согласиться с любой фразой Полуногого, но и отблески понимания скрытого смысла, услышанного в словах старого ходока. Но только… чего такого он сказал?

— Налаживание отношений с империей. — Если бы мог, сосед наверняка закатил бы глаза. — Подумай, в каком положении сейчас находятся свободные ходоки… да и цеховые, если уж на то пошло, хотя и в меньшей степени.

— И в каком же? — Все равно не понимаю, к чему клонят дух и Гезин.

— Вы — изгои империи, — отрубил сосед, заставив меня подавиться очередным глотком пива.