Читать книгу - "Крик родившихся завтра - Михаил Савеличев"

– Вы ведь понимаете, Филипп Рудольфович, какой у нас контингент. Можно сказать – спецконтингент. Я до Спецкомитета в детской колонии работала. Там дети, конечно, тяжелые, но со здешними не сравнить. Издержки воспитания. А тут… – вздыхает, затягивается. – Но хочу сказать, с приходом Николая Ивановича многое поменялось к лучшему. Военная дисциплина, сами понимаете.

– Понимаю, – отвечает Папаня.

– Тут ведь такое творилось, я слышала, что некоторые воспитатели… – она наклоняется к Папане и шепчет. – Представляете? Скандал! За такое расстреливать надо! А воровство? Уборщицы эти, которые и полы мыть не умеют, только грязь размазывают. Их бы в мою колонию… А вот и Надежда, – расплывается в улыбке, окурок в окно бросает.

– Мне показалось, что в раздевалке… – начинает Маманя, но Фиолетта перебивает:

– Не беспокойтесь, не беспокойтесь, девочки у нас очень хорошие. В большинстве. В семье, конечно, не без паршивой овцы, но Надежду они хорошо приняли. И сама она девочка спокойная, послушная. Уроки всегда подготовлены, тетради аккуратные. Я, конечно, понимаю – семейное воспитание, постоянный контроль со стороны родителей много значат. Может, если наших сорвиголов отдать на поруки, то они тоже были бы… гм, спокойнее. Хотя, скажу вам честно, роль семьи в воспитании детей несколько преувеличена. Тут важно внутреннее содержание ребенка.

– Да, внутреннее содержание, – кивает Маманя. – Очень интересно. А в чем, собственно, вопрос, Виолетта Степановна?

– Вопрос, – повторяет Фиолетта, – вопрос вот в чем… Вам Николай Иванович не рассказывал о происшествии?

– Нет, – Папаня. – Наверное, счел некорректным воспользоваться служебным положением.

– Вчера произошла безобразная сцена в туалете для девочек. Между Надеждой, Иванной, это наша новенькая, и Светой Огнивенко. Я узнала совершенно случайно… То есть хорошо, что узнала. Мы, учителя, должны быть в курсе того, что происходит не только в классе, но и за его пределами. Тем более с таким, э-э-э, спецконтингентом. Кстати, вам Надежда сама ничего не рассказывала?

Все смотрят на сидящую за партой Надежду. Та качает головой.

Я ничего не рассказывала.

– У нас вчера выдался трудный день, – говорит Маманя. – У Надежды ухудшилось состояние, поэтому пришлось делать процедуры. Я сама медсестра, обошлись своими силами.

– Про Огнивенко я не первый раз слышу, – говорит Папаня. – У нее конфликт с Надеждой? Почему?

– Ну, конфликтом это назвать трудно. Сами знаете – у детей свои симпатии, свои антипатии. И порой трудно сказать – почему. Может, не так посмотрела, или не поделили, гм, что-то. Возраст такой. Я не могу сказать, что Света по-особому относится к Надежде. Случай трудный. У них случались мелкие разногласия. Да, Надежда? Но это всё не серьезно, дети есть дети. Однако в последнее время… Вы правы, их отношения несколько обострились. Вот и вчера.

– Так что все-таки произошло? – Маманя достала из сумочки пачку сигарет. – Вы как-то странно тянете. Я волнуюсь. А мне нельзя волноваться.

– Дорогая, – Папаня берет ее за руку.

Представление, да и только. Им бы в театре играть.

Фиолетта вздыхает так, будто ее вынудили, а сама она ничего такого не хотела. Со стороны даже любопытно послушать. Будто окно открывается в мир, который тебе совсем не знаком. Международная панорама. Положение трудящихся в странах капитализма. Дедуня постоянно такое смотрит. Всё, ну или почти всё не так, как было. Но нам-то что? Надежда вида не подает, я тоже не вмешиваюсь. Больше всех надо?

– Ужасно, ужасно, – говорит Маманя. – Это нельзя пускать на самотек. Необходимы меры.

– Надежда, так всё произошло? – Папаня спрашивает.

Надежда пожимает плечами.

– А ее нельзя изолировать? – Маманя.

– Кого? Надежду?

– Огнивенко. Перевести в другой класс? Школу?

– У нас нет другого класса. И школы, – говорит Фиолетта. – Света, конечно, в последнее время ведет себя несколько агрессивно, но у нее так со всеми учениками.

– А в чем это проявляется? – Папаня заинтересовался.

Фиолетта поморщилась:

– Думаю, не совсем правильно это обсуждать. Поверьте, такое случается, но все меры педагогического воздействия…

– Когда это началось? – гнет свое Папаня. Фиолетта уже и не рада.

– Не слишком давно. Надежда пришла в школу… Дайте подумать…

– То есть, если я правильно понимаю, до прихода в класс Надежды эта самая Огнивенко вела себя, э-э-э, в рамках обычного?

– Пожалуй, – соглашается Фиолетта. – Но поверьте моей богатой педагогической практике, в подобном поведении нет ничего необычного. Может, девочка завидует? Или антипатия?

– То есть вы не знаете? – Папаня.

Фиолетта разводит руками.

– У вас какая форма допуска? – продолжает он. – Первая или вторая?

– Вторая. А какое это имеет значение?

– Черт, всегда у нас так – допускают к работе…

– Дорогой, – Маманя берет его за руку, – здесь не место с этим разбираться. Я хочу посмотреть журнал. Мне кажется, не все оценки выставляются в дневник.

– Да, пожалуйста, – Фиолетта передает ей журнал. – Я стараюсь следить, но дети иногда забывают давать дневник, иногда и сами учителя виноваты. Успеваемость у нее неплохая, если учесть, что она на уроках, гм, не отвечает. И пишет без ошибок…

Сидим с Надеждой и слушаем. Она вся извозилась – не терпится обратно вернуться. Я-то понимаю. Иванна там одна. Против всей стаи. Под предводительством Огнивенко. Но что Надежда может с этим поделать? С ее тоненькими ручками и тоненькими ножками? Чего скрывать – злорадствую. Хотя Иванна тоже из головы не идет. После увиденного. Почему она так устроена? Мальчик она или все же девочка? То-то мне ее поведение странным сразу показалось – так девчонки себя не ведут. И портфели подруг не таскают. Конечно, у нас в классе полным-полно уродов. Одним больше, одним меньше. Но пусть бы он сидел на задней парте и не лез к Надежде.

– По биологии у нее четверки и пятерки, – комментирует Фиолетта, – по математике всё хорошо. Я же вам говорю – на фоне других детей она выглядит очень хорошо. На вашем месте, я бы перевела ее в другую школу.

– Нас вполне устраивает и эта, – отвечает Маманя. – Дорогой, достань ее дневник, будь добр.

Папаня выбрасывает сигарету в форточку и идет к портфелю Надежды. Нечто во мне шевельнулось, будто я о чем-то важном позабыла. А как увидела портфель, то почти вспомнила. И Надежда шею вытянула – наблюдает. Папаня открывает портфель и долго смотрит внутрь. Тут меня прошибает – котенок! Он ведь там сидит, паршивец. И не мяучит!

– Что за черт? – бормочет Папаня. – Что такое?!

– Дорогой? – Маманя отрывается от журнала.

– С вами всё хорошо, Филипп Рудольфович? – Фиолетта.