Читать книгу - "Лабиринты рая - Ник Саган"

Ничего.

Я совсем один.

Дыши.

Хорошо, что я один.

Бояться нечего, кроме собственного страха.

Если только сердечного приступа.

Верно?

Страх и стресс.

У меня затекает тело?

У меня отнялась левая рука?

Может быть, в этом весь смысл?

Положить меня сюда, чтобы у меня случился сердечный приступ.

Мило и просто, Хэллоуина больше нет.

Успокойся. Мониторы школы следят за состоянием здоровья студентов, они должны будут оказать медицинскую помощь. Помнишь, как у Пандоры случился аппендицит? Они быстренько вытащили ее и в мгновение ока отправили в больницу.

Если я перестану подавать признаки жизни, сработает сигнализация.

Если, конечно, предположить, что она включена.

Если там нормальный персонал.

Та медсестра — Дженни, Джесси, Джоуси? — что она делала с моим аппаратом ВР?

Мне нужно выбираться отсюда.

Кто-то пытается меня убить — сначала выброс Каллиопы, теперь эта напасть. Либо сам Маэстро, либо тот, кто им управляет. Это заговор.

И не только против меня, против Лазаря тоже.

Возможно.

Но кто? Кто, кроме Маэстро, может хотеть моей смерти? У кого достанет силы?

Причины, средство и возможность.

Подумай.

Лежа под землей, я изо всех сил пытаюсь думать.

Нет.

Запомни, это не «под землей».

Запомни, это не «гроб».

Не поддавайся панике.

Если ударишься в ГВР, больно, хотя на самом деле твоя нога цела и невредима. Я помню, Эллисон мне рассказывал. При таком уровне погружения мозг желает считать окружение реальным. Тактильные ощущения передаются перчатками, но со временем весь организм начинает воспринимать виртуальность как реальность, создавая «фантомные» ощущения. Химические препараты, поступающие через капельницу, поддерживают эту реакцию, развивая внушаемость.

Нужно было внимательнее слушать Эллисона, тогда бы я понял процесс. Интересно, если мой мозг решит, что воздух закончился, я перестану дышать?

Нет, дыхание должно быть автономным. Я буду дышать, пока я жив.

Остановка дыхания во сне, подумал я. Тело по-разному контролирует дыхание во сне и при бодрствовании, иногда происходит сбой, и ты перестаешь ды…

У меня нет такой болезни.

Я впился ногтями в ладонь. Больно.

И?

Это ничего не доказывает.

Замечательно — сплю или не сплю? Что? Только посмотрите, я начинаю сомневаться в происходящем, а ведь я здесь всего несколько…

Сколько времени я здесь?

Время останавливается, когда тебя закопали. Нет ориентиров. Все равно что в одиночной камере. Дефицит сенсорных ощущений. Небытие надвигается на тебя, кажется, что ты жил здесь всегда. И всегда будешь жить здесь.

— Нэнни, который час?

Ее нет.

— Нэнни, как долго я здесь нахожусь?

Ни-ни.

— Сколько, Нэнни Поппинс? Который час?

Я принялся считать.

Одна Миссисипи, две Миссисипи, три Миссисипи…

Хоть что-нибудь считать.

… Четыре аллигатора, пять аллигаторов, шесть аллигаторов…

Что угодно. Лишь бы было начало и был конец. Если бы я знал, как долго он намерен держать меня здесь и сколько времени уже прошло…

… Семь гиппопотамов, восемь гипотенуз, девять гипоталамусов…

«Нет, у меня не получается, — сдался я, выдавливая из себя подобие улыбки. — Я пассажир на борту авиалайнера, я не в пилотской кабине, и если самолет разобьется, я ничего не смогу сделать. Только довериться судьбе».

Довериться судьбе и довериться Богу.

К сожалению, если не веришь в Бога, то выходит, что лайнером не управляет никто.

«Здесь не так уж плохо, — уговаривал я себя, — если забыть, что это гроб».

Когда снова увижу Маэстро, подумал я, я рассмеюсь ему в лицо. Скажу, что для меня это было пустяком. Он не сможет насладиться победой. Никто не сможет.

«Потому что смерть — часть меня, детка, я с ней родился, вырос, это мой терновый куст, как говаривал Братец Кролик. Родился и вырос. Могу еще раз повторить. На этот раз, стоя на голове».

А потом я его сотру.

Да я уже стер тебя, Маэстро.

Я заменю тот файл-стрелялку. Каждый раз, входя в ГВР, я смогу всадить пулю ему в голову и смотреть, как он зеленеет…

Нет, забудь об этом. Если уж я выйду отсюда, я ни за что не вернусь. Никогда. Здесь опасно. Похоже, опасной стала ГВР в целом. С 2001 года Маэстро саморазвивался в HAL.

HAL против Хэла.

И зачем мои родители отправили меня в эту школу, в которой запросто можно погибнуть? Что с ними? Почему их нет со мной?

А главное, где мой колокольчик? Разве у меня не должно быть колокольчика?

Не исключено, что это всего лишь легенда… про колокольчик…

Когда на английских кладбищах стало не хватать места, гробовщики начали использовать древние захоронения. Раскапывая старые могилы, чтобы делать новые, на крышках некоторых гробов они обнаружили царапины изнутри. Может быть, иногда мы хороним людей заживо?

Тогда родилось решение: к каждому трупу привязывалась веревка, через дырку в обшивке гроба веревка шла наружу, а там к ней приделывался колокольчик. Если кто-то в гробу просыпался, он мог позвонить в колокольчик.

Спасен колокольчиком!

Но здесь нет ни веревки, ни колокольчика.

И нет красавицы[6].

Что сейчас делает Симона? Преследует ли ее Маэстро?

Самонадеянно думать, что я единственная жертва его ярости. Она ходила в любимчиках, но ведь у нее тоже был перебойник. И Маэстро это знает. А этот выродок придерживается принципа равных возможностей, он мог закопать и ее, и Меркуцио, и Тайлера — всех.

Но зачем так ограничивать себя? Почему только закапывать? Ты закапываешь только гробовщика. Тай баловался наркотиками, почему бы не накачать его героином? Обстрелять Меркуцио стрелами или повесить. А Симона? Симона — Ипатия, с нее можно содрать кожу с помощью морских раковин.

Таков ли ход его мыслей?

Много ли придумал он испытаний для нас?

Что бы он ни сделал с ней, это будет на моей совести, ведь это я дал ей прибор.