Читать книгу - "Каменный век. Книга 2. Племя Тигра - Сергей Щепетов"

– У-У-Р-Р-У-У!!

Он ходил по траве и камням, выписывая круги и восьмерки. Спотыкался, падал, обдирая колени, оставался лежать на несколько минут или, наоборот, сразу вскакивал, хохотал, запускал в небо посох, ловил его и пускался бежать, лавируя между каменными глыбами. Иногда в сознание пробивалось что-то разумное: «Надо успокоиться, я действительно схожу с ума. Так нельзя…

…Вы на шаг неторопливый

Перейдите, мои кони, —

Хоть немного, но продлите

Путь к последнему приюту!..

Владимир Семенович тоже знал! И все равно торопился!

…Раскалю я себя, распалю:

На полоке – у самого краешка

Я сомненья в себе истреблю!..

– У-У-Р-Р-У-У!!

Застыв, словно каменные истуканы, стояли хьюгги. Они стояли, охватив широким неровным полукольцом место, где беснуется ЭТО. Их удлиненные безбородые лица, как всегда, ничего не выражали, а в глазах под выступающими валиками бровей плескался ужас. Для них не было разделения на духовное и материальное, на объективное и субъективное. Все в этом мире было именно тем, чем казалось, и не было чудес.

– «…А ты дороги не выбирал и был всегда не у дел!..» – кричало непонятные слова существо и шло на них, со свистом рассекая палкой воздух перед собой. – «…Мы в такие ходили дали, что не очень-то и дойдешь!..»

Они расступились, пропуская ЭТО на склон – туда, откуда шел низкий вибрирующий звук:

– У-У-Р-Р-У-У!!

Нет, нельзя сказать, что он сделался совсем уж неадекватным: сознание как бы раздвоилось, ликвировало, разделилось на две несмешивающиеся составляющие. Одна из них неплохо координировала действия тела, спокойно и четко осознавала, что и зачем делает ее носитель. А в другой – совсем рядом – бурлил жуткий коктейль из ликования и ужаса, бескрайней радости и бездонного отчаяния.

Свободная мамонтиха повернулась и стала смотреть маленькими глазками на прыгающего по камням человечка. Он не опирался на свою палку, а просто держал ее в руке, балансируя для сохранения равновесия. Человечек подошел совсем близко – почти вплотную. Он остановился на каменной глыбе у основания склона и опустился на корточки, так что весь – маленький и хрупкий – оказался на уровне глаз у самых концов бивней. Он положил рядом с собой палку, начал шевелить верхними лапами и издавать негромкие звуки: «…ничего сделать… Только заморишь детенышей голодом… Я помогу… совсем не больно… Если только чуть-чуть… но это же лучше! Нельзя же так… Смогу, постараюсь… Совсем не больно… Схема кровообращения у хоботных… Очень толстая шкура… Вена или артерия… задняя нога… Не больно… Если не помешает… если поймет…».

Она слушала его долго. Потом отвернулась.

Человечек встал, прошел мимо нее, почти коснувшись плечом длинной спутанной шерсти, свисающей с бока. И полез в болото. В одной лапе он держал свою неразлучную палку, а в другой у него возник совсем крохотный, тускло поблескивающий предмет.

Потом он стоял по щиколотки в глине перед той, что увязла. Он был совсем близко – она потянулась хоботом и обнюхала его. Человечек говорил, говорил…

Смеркалось, и нужно было до темноты покинуть эту неуютную узкую долину. Основанием хобота она пихнула под зад отстающего детеныша. Может быть, слишком сильно – он чуть не упал. Потом оглянулась. В последний раз.

– У-У-РР-У-У!!

Ответа не было. Та, кто была ее матерью или, возможно, сестрой, лежала на боку. Кажется, она уже не дышала. Человечка почти не было видно на фоне ее темной туши. Он сидел по пояс в месиве из жидкой глины, крови, мочи и навоза. И опять что-то говорил:

…Через час уже просто земля.

Через два на ней цветы и трава,

Через три она снова жива…

Других человечков, стоящих цепью наверху – на перегибе склона, мамонтиха не видела. Да и не хотела видеть – они были ей неинтересны, не имели для нее значения.

Хьюгги не удивлялись, не анализировали, не сопоставляли факты. Для них сны и галлюцинации были столь же реальны, как и все остальное. Их переполняли восторг и ужас от причастности к чему-то необъятно-всесильному. Мысль о том, на ЧТО обрекло себя существо, так похожее на них, в их длинные головы не приходила.

Что и как он проделывал в сумерках, Семен запомнил плохо. Судя по результатам, он умудрился как-то выбраться из болота, сохранив при себе и нож и посох, побрел вверх по руслу ручья в поисках приличного бочага или лужи. Нашел что-то подходящее, разделся и стал отмывать рубаху – шерсть напиталась кровью, и одежда стала неподъемной. Он погружал ее в воду и топтал ногами. Потом вытаскивал, ждал, когда вода стечет, и повторял процедуру. Очень мешали рукава и удлиненный подол, стыли ступни и кисти рук. Совсем стемнело, и было непонятно, что удалось отмыть, а что нет. В конце концов он пристроил рубаху на какой-то ободранный куст с кривыми ветками в надежде, что вода сама вытечет из шерсти. Он и сам был весь грязен, но сначала забыл об этом, а потом стало слишком холодно. Снизу по долине тянуло холодным ветром, а на нем, кроме глины и чужой засохшей крови, ничего не было. Почти ощупью он попытался найти хоть какое-то укрытие между камней, чтобы не так дуло. Прилег в позе эмбриона и стал ждать, когда прекратится дрожь, когда перестанут стучать зубы. Мелькнула мысль вернуться в болото и пристроиться возле мамонтихи – она, наверное, еще теплая. Мысль мелькнула и исчезла без всяких последствий.

Наверное, он долго простоял вот так – в ожидании, когда бхаллас откроет глаза.

– Ну что, рожа неандертальская, доволен? – зло спросил по-русски Семен.

– Ариаг-ма, – качнул головой Тирах.