Читать книгу - "Воронцов. Перезагрузка - Ник Тарасов"

— Да, на пару крынок будет! — отрапортовал он, сияя от гордости за свою предусмотрительность.

— Отлично! На стол под яблоню организуй, и смотри, чтоб мухи не налетели. А то они тут, я гляжу, особенно назойливые.

Митяй умчался, подпрыгивая от радости, а я решил пройтись по Уваровке. А то что я за барин такой — дальше трёх изб от своего дома за всё время не отходил? Надо посмотреть, что к чему, понять масштаб хозяйства.

Деревня встретила меня разрухой. Дети, игравшие во дворе, при моём появлении притихли и сбились в кучку, как воробьи перед дождём. Бабы, развешивавшие бельё, замирали с мокрыми рубахами в руках и провожали меня взглядами, полными любопытства и опаски.

А деревня… вот она, живая, хоть и хилая. Некоторый избы покосились от времени, заборы кое-где подпирались палками, огороды заросли сорняками. Но чувствовалась в ней жизнь — настоящая, неподдельная. Где-то мычала корова, требуя доения, где-то стучал топор, где-то скрипел колодезный журавль. И всё это создавало какую-то особую симфонию деревенского быта, к которой я ещё только привыкал.

Так и пошёл по тропке, что виднелась между домами, оглядывая округу. Ноги сами несли меня вперёд, а глаза жадно впитывали каждую деталь этого нового для меня мира. Да, Уваровка была в плачевном состоянии — это, конечно, факт. Четырнадцать изб, включая мою, да ещё плюсом три покосившихся, и то одну из которых мы в таунхаус превратили, а одна на материал пошла.

Остальные же дома стояли неказистые — бревна, почерневшие от времени, крыши соломенные, местами прохудившиеся, заборы покосившиеся, как трава на ветру. Но видно было, что крестьяне старались держать хозяйство в порядке: где-то доски подновляли, где-то глиной щели замазывали, где-то новую солому подкладывали на крыши.

Вон у Ильи, заметил я, останавливаясь возле его двора, грядки все ровненькие, как под линейку сделаны. А у Пелагеи во дворе куры кудахтали, важно разгуливая между грядок, а петух — красивый, с переливающимися перьями — гордо вышагивал, словно хозяин всего мира. Так вот эта падла, которая меня утром сегодня так разбудила!

О, а у Степана вон даже колодец есть, хоть, правда, и кривоватый. Деревня живёт, дышит, но еле-еле, как больной после тяжёлой болезни.

Эх, расширяться надо, думал я, продолжая свой обход. Да и то, что есть, обновить не мешало бы. С Петром надо ускоряться, а то такими темпами Уваровка ещё сто лет в глуши будет торчать, пока совсем не сгинет.

Я остановился у крайней избы, где Прохор чинил ворота. Мужик кряхтел, как всегда, о чём-то ворчал себе под нос, но работал исправно, вбивая колья обухом топора с такой силой, будто мстил им за что-то личное. Пот катился по его загорелому лицу, но руки не останавливались ни на секунду — удар за ударом, размеренно и точно.

— Эй, Прохор, — окликнул я его, — Бог в помощь! Как дела?

Мужик выпрямился, утёр пот рукавом и поклонился:

— Да вот, барин, ворота-то совсем прохудились. Зима была лютая, дерево поломало.

Я же тем временем прикидывал: если удастся всё-таки замутить мельницу, да торговлю с Фомой наладить, нужно будет избы подновить и даже новые ставить местами. Может, даже вон школу какую завести, чтобы детишки не только косой махать учились, а и грамоте, и счёту. Представил себе, как малышня с утра до вечера за партами сидит, буквы выводит…

В моей старой жизни для этого нужно было бы бизнес-план написать, инвесторов найти, презентации делать. А тут… тут я сам себе инвестор, сам себе инженер, сам себе директор по развитию. И сам себе барин, как бы ни было смешно, но именно так оно и работает в этом мире, где деньги — не цифры на экране, а реальное зерно, реальный скот, реальные человеческие руки.

По дороге обратно встретил бабу Матрёну — она вела козу на пастбище. Коза упиралась, блеяла, а баба тащила её за верёвку, приговаривая:

— Ну, лешая дери тебя, упрямая! Иди давай, траву жевать будешь!

Увидев меня, она смутилась, поклонилась:

— Здравствуйте, барин-батюшка!

— И тебе здоровья, Матрёна, — ответил я. — Коза, вижу, характер имеет.

— Ох, не говорите! Вчерась в огород соседский забралась, все саженцы погрызла. Теперь с Марфой ругаемся.

Я вернулся к дому, когда солнце уже вовсю пекло. Под яблоней, что раскинула ветви как шатёр, давая благословенную тень, Митяй на столе расставил крынки с квасом и миску поставил с хлебом, накрыл всё это чистым ручником. Молодец парень — хозяйственный, смекалистый.

Игнат Силыч же, как по часам, притащился с охапкой бересты и какой-то парусины, где, видать, его бухгалтерия хранилась — записи о повинностях, о сборах, о том, кто что должен. Лицо же у него было такое кислое, будто он целый лимон прожевал, да ещё и недозрелый.

— Ну, Игнат, — начал я, неспешно усаживаясь на лавку и разливая нам по кружкам прохладный квас, который пенился и брызгал, словно живой. — Давай выкладывай, поражай меня своей честностью. Сколько там овса собрали, сколько сена заготовили? С кого оброк брал, а кому, поди, забыл начислить? Сколько подати выплачиваешь, сколько себе сена на подворье утащил?

Я сделал паузу, позволяя словам повиснуть в воздухе, как грозовым тучам перед ливнем.

— Давай, как на духу, всё выкладывай!

Глава 16

Скрестив руки, я уставился на Игната Силыча, что стоял передо мной, нервно теребя бороду, как школьник перед разъярённым завучем. Вся эта его бухгалтерия — куча бересты и парусины с каракулями — лежала на столе, будто улики с места преступления. Записи были такие корявые, что расшифровать их было сложнее, чем древнеегипетские иероглифы.

Староста принялся в них разбираться, пыхтел, потел, а глаза бегали, как тараканы на кухне. Он явно тянул время, надеясь, что я устану ждать или забуду, о чём спрашивал.

Он замялся, кашлянул, будто в горле застрял комок правды размером с кулак, и забормотал, продолжая теребить бересту одну за другой:

— Овса, барин, будет десять мер, да сена три воза, не более. Оброк с каждого двора по полтине, как положено, всё по чину, клянусь!

Последние слова он произнёс с такой убеждённостью, что впору было поставить ему памятник за актёрское мастерство.

Я хмыкнул, откинувшись на лавку, медленно потягивая квас. Кислота щипала язык, но освежала лучше любого заморского напитка.

— Десять мер овса для Уваровки, где полей — кот наплакал? Да ещё и