Читать книгу - "Вооруженное восстание животных - Александр Тюрин"

И тогда Гирееву и его команде станет ясно, насколько личинка типа D конкурентна личинкам типа B. Вот такую работенку предстоит мне исполнить для Филиппа Михайловича.

Я не только по маковку в дерьме, но и набит весь дерьмом изнутри. И дерьмо это живое. Я просто кокон, мешок, который вот-вот надуется, будет прогрызен и лопнет.

Матка срулила в сторону, но недалеко. Она наблюдала за мной левым глазом. А правым наблюдала за всем остальным пейзажем, отростки ее быстро шевелились, кончик хвоста был приподнят — признак готовности к атаке.

Я попробовал разобраться со своим положением, несмотря на обездвиженность.

Я лежал на гладкой твердой, однако несколько искривленной поверхности. Я не был связан, но сигналы от мозга не проходили к конечностям, как ни старайся. Таким образом, я был полностью обезврежен. Лишь только веки и отчасти лицевые мускулы слушались меня. Дышать было непросто, я чуть не запаниковал на предмет близкого удушья, но вовремя сообразил, что давно бы задохнулся, если бы мои легкие не продолжали свою работу.

Я мог крутить глазами и я ими покрутил. Помещение было не слишком понятной формы, с довольно волнистым полом, складчатыми стенами, перегороженное невысокими ширмами. С потолка светило несколько тусклых светильников и я понял, что большая часть их излучения приходится на инфракрасный диапазон. Воздух был жаркий, тяжелый и душный. Наверное из-за повышенного содержания влаги и углекислого газа. Кое-где били небольшие фонтанчики и вода стекала по сети узких каналов в три небольших бассейна.

Здесь было немало червяг, хотя они и не бросались в глаза. Кто укрывался за ширмами, кто лежал во впадинах пола, кто плавал в бассейне. Червяги как будто не проявляли особого интереса ко мне, даже матка словно бы задремала. А если и проявляли, то не показывали вида и просто ждали чего-то.

От этого показного равнодушия мне как-то легче не стало.

Не чего-то они ждут, а развития личинок типа А, их инцистирования, выхода в полости моего тела личинок типа B, ну и всего остального.

Монстры не торопятся, они не тратят силы зря, ни одной килокалории напрасно. Все калории, граммы, килограммы, нервы, жизнь буду расходовать только я.

Я почувствовал в себе ворошение — наверное, это было чисто нервным, плацебо так сказать. Максимум, что я мог сейчас почувствовать на самом деле — это сонливость, головную боль, тяжесть в мозгах. Впрочем, и сонливость была умеренной, и башка средней чугунности. По сравнению с прошлым разом, мой организм оказался более устойчивым — вернее приспособился.

Личинки типа А должны были вылупится лишь часа через три-четыре. Вот тогда-то все и начнется.

«Не надо нервничать», — послышался голос.

Я, насколько мог, оглянулся — ни одного человека. И репродукторов тоже не видно.

Голос был очень отчетливым, очень звонким и чистым, как при прослушивании стереофонической передачи через наушники. Передачи, передачи… Похоже, что приемник подключен прямо к моему слуховому нерву.

«Чем меньше вы нервничаете, тем спокойнее животные и тем меньше негативных последствий для вашего организма», — сообщил неведомый голос.

Я приготовился зашептать, но голос уже предупредил:

«Не надо вслух, это может взволновать животных. Говорите «про себя», но максимально четко. Нейроконнектор, введенный в ваш мозг, уловит это».

Черт, еще и какой-то нейроконнектор в мозгах!

«Я просто не желаю с тобой общаться, понял? — твердо подумал я. — Какое тебе дело до негативных последствий для моего организма? Ты же работаешь на Гиреева».

«Я ни на кого не работаю, — сообщил собеседник, — я всего лишь программа. И моя задача — объективно информировать добровольного участника эксперимента. Поэтому меня и зовут — друг».

«Ни шиша. Никакой я не добровольный. Я тут из оков всю дорогу не вылезаю».

«Я сужу по контракту, подписанном вами, с которыми ознакомился по его электронной копии. В нем значится, что ради прогресса науки вообще и медицины в частности вы соглашаетесь на проведение таких-то и таких-то испытаний. Последствия осознаете и так далее. Мне процитировать?»

«А вот этого не надо!» — мысленно заорал я. Парочка червяг даже оглянулась на меня, но продолжения с их стороны не последовало. Черт, я еще и какой-то контракт подписал. У Гиреева и труп подпишет контракт.

«А сейчас я предлагаю вам пообедать», — сказала программа «друг».

«Обедать в этом гадючнике, сейчас? Когда у меня в желудке лежит полкило дерьмовых яичек? Вот у вас был бы в этом случае хороший аппетит?»

«Вовсе не полкило, а только сто грамм. Как друг я говорю вам, лучше бы вам что-нибудь съесть, в противном случае вылупившиеся личинки, не найдя другой пищи, начнут пожирать вас».

«Да, это объективно, — вынужден был согласился я. — Но я же с этим параличом особо не попрыгаю».

«Уже можете. Самка ввела в вас умеренную порцию токсина, антагонистичного ацетилхолину, и его действие на данный момент уже сильно ослабло».

Через минуту я убедился, что максимум моих способностей — это ползти, волоча за собой ноги.

«И это называется ослабло?» — ехидно спросил я.

«Больше и не надо — ради вашего же блага. Животные нетерпимо относятся к стоящим двуногим. Человек на двух ногах вызывает у них резкое неприятие — своей возвышенностью так сказать».

«Завидуют, что ли?»

«Можно и так назвать. У них довольно сложная психическая организация. И неприязнь к чужим достижениям — один из главных факторов их поведения. Это, кстати, очень помогает им в развитии».

Я прополз на животе до закутка с ласково мигающей лампочкой — матка проводила меня трепыханием отростков и прицельным разворотом глазных шариков. Там была пара окошек, прикрытых панелями и вдобавок светящийся рисунок ладони. Все ясно и без объяснений, которые пытался услужливо выложить «друг». Ладонь приложил, еду через окошко получил… Выдали мне парашницу с чем-то вроде салата оливье. Я его недолго вкушал, стравил почти сразу. Салатец мне показался совершенно отвратным на вкус и запах.

«Нормальная еда, — настойчиво произнес друг. — Вы должны есть, хотя бы для того, чтобы личинки получили питание. Или они быстро возьмутся за вас».

Но у меня ничего не получилось и со второго раза.

Меж тем в желудке похреновело, его перекрутили спазмы, начались рези, которые отдавались испариной на спине и лбу.

«Ешьте!» — велел «друг».

Но ничего не получалось. В поту и слезах корчился я около кормушки.

Раньше я не особо верил, что человек в какой-то момент перестает воспринимать смерть как самый больший негатив, сейчас и я стал воспринимать ее довольно симпатичной избавительницей — хотя до самого худшего было еще далеко.

Но война в животе как-то стихла, желудок еще прощально ныл, однако уже без резей и спазм. Что-то случилось. Или я уже почти умер и у меня болевой шок, или…