Читать книгу - "Падение Левиафана - Джеймс Кори"

– Я думала, это обычай Пояса.

– А у вас танцы были? – И танцы, и выпивка.

– Выпивка в пятнадцать лет? – удивился Алекс.

– С этого возраста родители лишались льгот и налоговых вычетов. Так что с пятнадцати обычно начинали работать. По крайней мере, до Союза перевозчиков. Па подняла возраст до семнадцати. Но праздновали по-прежнему.

– Значит, вы в пятнадцать ушли от родителей? – спросила Тереза.

– Я раньше, – ответила Наоми. – Отца я не знала, а мать работала по долгосрочному контракту на грузовике, туда детей не брали. Я больше жила с тиа. Кое-кто из них был со мной в родстве, но далеко не все.

– А я матери совсем не помню, – сказала Тереза. – Я была маленькой, когда она умерла.

– Тяжело. – Наоми произнесла это так, будто соглашалась с чем-то.

Тереза ждала следующего вопроса: «От чего она умерла?» Она сразу пожалела, что подняла эту тему. Но никто не стал к ней приставать.

– Ничего не знаю, – сказал Алекс. – В долине Маринера отмечали шестнадцать, и точка. Те, кто не праздновал тринадцать. Такие тоже были.

– Вот почему ты так переживал, что мы не попали на день рождения Кита? – спросил Амос.

Алекс опустил глаза, но сразу прикрыл вспышку боли добродушным огорчением.

– У нас с Жизель тот год выдался хуже всех. Лучше было не соваться, а так да. Ужасно грустно мне было его пропустить.

Тереза, к нескрываемому огорчению Ондатры, доела свой кусок. Она провела с этими четверыми почти год. А после эпического провала попытки сплавить ее дальней родственнице в Новый Египет, пожалуй, и еще год проведет. Другие приходили и уходили, а основная команда оставалась. И она слушала их разговор как легкий треп в кругу семьи. Только это была не ее семья. Отчасти потому, что здесь не было никого ее возраста. Их воспоминания о временах до врат ей казались чем-то вроде передачи по видео. Ее охватывала клаустрофобия при мысли о человечестве, запертом в одной системе. У них все происходило иначе, а как – она могла только гадать. И никогда не поймет этого так, как понимали они.

Она присмотрелась к Амосу. Он не участвовал в разговоре о родителях и днях рождения. Он тоже следил за беседой со стороны, и она почувствовала некоторое сходство с ним. Но ему в стороне было удобно. Ему где угодно было удобно.

Ей никогда не испытать того, что испытали они. Ей достался только собственный опыт. Никто и нигде не жил так, как она, а самые близкие ей люди остались на Лаконии или умерли. Другие находили в своем прошлом аналогии и общие обычаи вроде одинаковых дней рождения, а ее жизнь была ни на что не похожа. Нигде во всей вселенной не соберутся за столом люди, чьи отцы готовили их решать судьбы человечества; люди, которые отказались от предложенного бессмертия, чья частная жизнь подстраивалась к ритму галактического государства.

У нее оставалась только надежда найти себе место, чтобы выстроить там жизнь пусть не нормальную, но хоть вразумительную. А потом дождаться, пока она станет теплым уютным прошлым, которым можно поделиться с другими.

От одной этой мысли она чувствовала себя усталой.

Вежливо прогудело предупреждение. Корабль напомнил им, что эта минута кончается и пора переходить к следующей. Они прибрали остатки праздничного завтрака, и Алекс неловко, торопливо обнял ее, прежде чем увести Джима с Наоми к лифту. Тереза с Ондатрой ушли с Амосом в машинный.

– Они хотят мне добра, – сказала Тереза.

– Угу.

В машинном Амос позаботился об Ондатре и унес ее на собачью койку-амортизатор, а Тереза пристегнулась сама. Пахло силиконовой смазкой, и еще от керамических принтеров тонко и резко несло озоном. Ей это напоминало запах дождя, только без мятного привкуса. Утешительный запах. Как странно – прожить где-то так долго, чтобы там стало пахнуть домом. А может, ей так просто казалось, потому что она чуть не променяла все это на компанию пресвитерианцев.

Переход от Нового Египта к Фригольду не должен был занять много времени. Теоретически любые два кольца можно было соединить прямой, так что курс из одних в другие не требовал включения тормозной тяги. На практике почти все корабли проходили во врата на малой скорости и корректировали курс в пространстве колец, уже видя цель. Почти у всех пилотов голова кружилась от необходимости вслепую мчаться к невидимому кольцу, когда промах означал, что ты мгновенно окажешься в небытии. Предстоящий им переход был удобен: не слишком дальний и не слишком круто приходилось менять курс. А случись что, «Роси» успел бы изменить траекторию и свернуть в другое кольцо.

При их нынешней скорости они даже не заметят просвета между кольцами: мелькнет жуткое не-пространство – и вот они уже падают к далекой звезде в привычной вселенной.

Амос пристегнулся напротив нее и лениво почесывал грудь на месте пулевой раны.

– Тебя не беспокоит? – спросила она.

Он взглянул на нее темными, большими и на удивление невинными глазами. Как у чучела. Она указала ему на грудь, и тут начался отсчет к переходу. В профессиональном голосе Алекса едва просвечивал намек на беспокойство.

– Не знаю, – ответил Амос. – В общем-то, нет. Мне не нравится умирать, так что… – Он пожал плечами. – Хотя это другое.

Алекс дошел до нуля, и Терезе почудилось короткое головокружение, хотя это была чистая психосоматика. Потом Амос продолжил говорить так же спокойно и дружелюбно. Он, среди прочего, еще тем ей нравился, что никогда не заражался общей тревожностью.

– Ты про папу думала?

– Ты не сам выбрал то, что с тобой случилось. Ты не хотел меняться. А он хотел. И, понимаешь, я не знаю, на кого из вас я больше похожа. Я сама решила уйти. Жить здесь. Но так многое от меня не…

– У нас проблема, – предупредила по корабельной связи Наоми. – Оставайтесь на местах, не отстегивайтесь.

– Тебя понял, – отозвался Амос, уже выводя на стенной экран «зеркало» тактической схемы.

В упрощенном графическом изображении система Фригольд выглядела вполне вразумительно. Солнце. Сам Фригольд и еще одна планета ближе к звезде. Дюжина старательских суденышек, большей частью в поясе астероидов или у лун газового гиганта. Тереза поискала, что заставило Наоми говорить так жестко, – и почти сразу нашла.

«Предштормовой» – лаконский истребитель, захваченный Робертой Драпер, – стал флагманом тайного флота подполья, наконечником нацеленного на Лаконию копья при осаде, подарившей Терезе шанс на побег. Для адмирала Трехо и всего лаконского флота он был унизительной занозой. Напоминанием о череде потерь. Для подполья он символизировал уязвимость империи. Этот корабль мог в любое время выскочить из любого кольца, поддержав любой из попавших в беду кораблей подполья. Он был скорее легендой, чем простой боевой единицей.

Только вот лаконский истребитель, высвеченный схемой на низкой орбите над Фригольдом, не был «Предштормовым».