Читать книгу - "Маятник Смерти. "Оборотни" Спецназа - Олег Таругин"

Зато отвечали они честно, особенно после моего первого вопроса, ответ на который мы и так прекрасно знали. Чистая психология — четверо здоровых мужиков сначала нападают на сотрудников милиции, бьют по голове, завозят подальше в лес, пристегивают наручниками к деревьям… и спрашивают, где они находятся и какой сейчас год. Были б мы на самом деле «шпиёнами», можно было бы поупираться, хотя бы для виду, а так… К чему играть в несломленных героев, если перед тобой явные сумасшедшие? С психами надо себя вежливо вести, чтобы не разозлить ненароком, а то, глядишь, снова начнут по голове бить.

Все правильно, парни, только вот мы, увы, не сумасшедшие. Мы — выполняющий боевое задание спецназ, и поэтому ваша судьба уже, увы, предрешена. Вы хорошие ребята и единственная ваша вина в том, что вы не вовремя оказались на дороге и решили проявить бдительность там, где проявлять ее совсем не стоило… И теперь мы при всем своем желании не можем отпустить вас — просто не имеем на это права, ведь оставить вас в живых — значит поставить под угрозу выполнение задания и поплатиться за это миллионами, а возможно, и миллиардами жизней.

Такая уж у нас паршивая работа, хлопцы, — спасать одних, проливая при этом кровь других. Паршивая, но, увы-увы, очень востребованная работа.

И только мы знаем, каково это — жить с этим знанием…

Но пока нам нужна была информация, и ребятки активно помогали нам ее получить, по мере сил стараясь извлечь из недр своей памяти жалкие крохи полученных за восемь школьных лет перед поступлением в милицейскую «учебку» исторических знаний.

Да, в девятьсот семнадцатом была Великая ленинская октябрьская революция; в сорок первом началась война с немцами, выигранная нами под руководством товарища Сталина в сорок пятом; Хрущев? — ну да, вроде был такой; и Брежнев был, и Андропов, кажется, тоже…

Война в Афганистане? Конечно, была, у меня кореш…

Чернобыльская атомная? Ага, что-то там случилось, но совсем не опасное, вроде крыша загорелась. Не помню, короче…

Михаил Сергеевич Горбачев? Почему «Сергеевич»? Степанович он, позапрошлым генеральным секретарем у нас был, кажется, по здоровью с поста ушел. Он еще вроде бы эксперимент какой-то проводил, экономичный… то есть экономический…

Кто сейчас самый главный? Как кто? Генеральный секретарь, конечно, его совсем недавно выбрали, в две тыщи третьем, как раз перед двадцать девятым съездом народных депутатов… — ну, и дальше в том же духе.

Правда, была одна странность — все исторические познания наших информаторов странным образом не распространялись на тему перестройки, гласности, суверенитета бывших республик СССР и главным образом августовского путча девяносто первого.

Нет, я не имею в виду, что ребята что-то от нас скрывали — вовсе не нужно быть хорошим физиогномистом, чтобы понять, что они не врут: они просто об этом ничего не знали! Вообще ничего…

И я имел серьезное подозрение, что молодость наших арестантов или «запретность» данной темы тут вовсе ни при чем — им просто нечего было вспоминать! Зато в политике ребятки ориентировались не в пример лучше: чувствовалась грамотно поставленная школа политинформации (кстати, в армии я, в отличие от более молодых Штыря с Вовчиком, все это еще очень даже застал — сам, помнится, не раз доклады о политической ситуации в мире готовил да стенгазеты со злободневными боевыми листками оформлял).

Итак (только не смейтесь… сквозь слезы), в мире было, как всегда, неспокойно — мировой империализм во главе с оголтелой американской военщиной, как водится, поднимал голову, стремясь распространить свое тлетворное влияние на многочисленные мирные государства, стремящиеся сделать свой выбор в пользу социализма, — честное слово, сказано это было почти слово в слово! А страна победившего социализма по-прежнему твердо стояла на пути у сих злобных поползновений, властной трудовой рукой отводя угрозу от свободолюбивых, но политически незрелых режимов. Злые сионисты, естественно, притесняли бедное коренное население спорных территорий, а наш бывший младший брат на Дальнем Востоке злобно щурил раскосые глаза на истинно родственную нам Монголию. И, что особенно обидно, это, похоже, было любимой темой местных замполитов — «самому мирному в мире государству» никак не давали покоя всяческие империалистические разведслужбы, под любым предлогом стремящиеся — и, увы, небезрезультатно! — внедрить своих агентов во все сферы жизни первого в мире истинно народного государства.

И ведь находились предатели, ренегаты и прочие антисоветчики, готовые помочь — и помогающие — им в этом отвратительном деле!

Конечно, КГБ работало, обнаруживая, обезвреживая — почитай, каждый месяц кого-то вылавливали или высылали! — и предупреждая подобные чудовищные акты агрессии, но… все крысиные лазейки-то не закроешь!

Вот и приходится проявлять служебную бдительность и гражданскую сознательность, ставя на пути этих подрывных элементов надежный рабоче-крестьянский заслон.

В общем, я, конечно, снова утрирую, но сказано было практически все то же и все так же.

Реальность этой страны, как я понял, представляла собой невообразимую и пугающую смесь сталинско-хрущевской шпиономании, всеобщей взаимной подозрительности и брежневской идеологии — плюс многочисленные новые технологии, мощные компьютеры, жестко контролируемый спецслужбами Интернет, спутники… и грамотно проанализированный, активно используемый богатый опыт прошлого.

Нашего, до определенного момента общего, прошлого…

И я, кажется, начинал догадываться, когда именно пути наших миров — впервые со дня описанной Посланником катастрофы — разошлись.

Именно поэтому я и задал свой последний и несколько странный на первый взгляд вопрос:

— Не помнишь, когда была принята новая Конституция и Уголовный кодекс?

Сержант воззрился на меня с удивлением и с гордостью ответил:

— Почему это не помню? Очень даже помню, у нас это любой сотрудник знать обязан! — и, ни разу не запнувшись, выдал на едином дыхании: «Действующая Конституция СССР и обновленный Уголовно-процессуальный кодекс были приняты на особом заседании Совета народных депутатов осенью тысяча девятьсот девяносто первого года…»

Вот так. Все верно — когда у нас подписывали беловежские соглашения и делили рушащийся как карточный домик Союз на несколько независимых государств, здесь была принята новая Конституция и Уголовный кодекс… Интересно, правда? Ох, догадываюсь я, какие именно поправки были внесены в главный государственный документ! Что ж у них тут в конце восьмидесятых — начале девяностых произошло?

Больше мы ничего спросить не успели: в кабине УАЗа ожила радиостанция, и сквозь шорох помех донесся чей-то недовольный голос: «Сорок седьмой, сорок седьмой, почему не доложил о прибытии на точку? Колупченко, мать твою, тебе прошлого раза мало? Опять нарываешься?»

Мы с капитаном переглянулись и одновременно посмотрели на сержанта:

— О чем он?