Читать книгу - "Возвращение - Владимир Паюков"

появляюсь я и делаю эту грязную работу за тебя, выдвигая странные теории, в которые искренне верю. Я просто помогаю тебе не сойти с ума, когда ты не можешь найти ответ на какой-нибудь из мучающих тебя вопросов. И всё-таки в действительности всё гораздо сложнее. Я сам не знаю, в чём именно моё предназначение и кто я такой. Может быть, я и правда часть тебя, а возможно, какая-то новая, доселе невиданная информационная форма жизни? Отчасти это может объяснить то, что у меня своя память и своё мнение, а также то, что я могу видеть вещи, находящиеся за пределами твоего физического зрения. Не забывай, что ты был рождён, чтобы изменить мир. Ты – продукт большого генетического эксперимента, который просто не успел дать результатов из-за проблем, обрушившихся на человечество. Возможно, когда-то люди поймут и мою природу.

А в данный момент я знаю лишь то, что его семья сейчас находится в этом мире, но в другом, непривычном для нас состоянии. И я могу каким-то образом улавливать колебания его родных. Так вот, они меня просят сказать ему через тебя, что он движется в правильном направлении и что ему не надо винить себя за притупление с годами его боли. Пусть не считает это предательством памяти своих близких. Для них жизнь продолжается так же, как и для него, – разница лишь в том, что она приняла другую форму. Просто повтори ему это.

– И как я, по-твоему, это скажу? Что мой воображаемый друг хочет передать ему сообщение?

– Поверь, как и в любом деле, главное тут – лишь начать. Разговор сам выведет тебя на нужные слова.

Тем временем чернокожий колдун, а по совместительству учёный-философ вышел из своей комнаты, неся в руках поднос с двумя чашками своего травяного зелья.

– Выпьем, друг мой, за твоё путешествие. Чтобы твой Хранитель провёл тебя по уготованному свыше пути и вернул мне в целости и сохранности.

Я подошёл к нему и взял горячую кружку.

– Надеюсь, твой Хранитель тоже меня не оставит? – сказал я, отхлебнув терпкого отвара. – Не могу сказать, что это вкусно, – раньше ты делал из трав гораздо более достойные напитки. Видимо, стареешь. Твои пальцы теряют чувствительность, раз не могут отличить благородные растения от пустынной колючки.

– А ты всё пытаешься уколоть меня, как когда-то в университете, ставя в укор мой почтенный возраст, – улыбаясь, произнёс он. – Но тут дело в другом. Этот напиток поможет укрепить нашу связь. Последние годы ты всегда был моими глазами в этом мире, теперь я отплачу тебе тем же и буду твоим проводником в мире духов. Я попрошу их, чтобы они оберегали тебя так, как ты оберегал несчастного слепого старца. Ты можешь в это не верить, но твоё неверие не изменит законов мироздания. Просто выпей это, а в остальном доверься мне. Вот увидишь, в конце своего путешествия ты изменишь взгляд на многое.

– Если тебе от этого будет спокойнее, то я с радостью употреблю содержимое кружки по назначению. – Говоря это, я думал лишь о том, как же мне передать слова своего невидимого товарища. – Знаешь, – неуверенно начал я, – не могу отвечать за мир духов, но поскольку в мире людей сегодняшняя встреча может стать нашей последней, то я поведаю тебе одну тайну. Всё равно ближе тебя у меня никого нет. Да и если с годами твой рассудок помутится и ты всем начнёшь это рассказывать, никто не поверит в бред слепого старика, который каждый месяц уходит в пустыню на встречу с духами предков.

– А тебя так заботит то, что о тебе будут думать люди, которые тебя даже не знают? – улыбаясь, спросил он.

Я немного растерялся и на секунду задумался. Действительно, с одной стороны, он прав. Я всегда боялся говорить кому-то об этом именно потому, что не хотел, чтобы мой образ героя порочила тень психического расстройства. Чем я руководствовался в такие минуты? Своим тщеславием? Или желанием казаться в глазах других идеальным человеком? Ведь сейчас до этого никому нет дела. У людей много своих проблем, и даже если бы все это знали, то отнеслись бы к данной информации весьма терпимо, а скорее всего, равнодушно. Мало ли сколько снарядов разорвалось возле моей головы! Хорошо хоть, только этим отделался. Но я упорно не хотел, чтобы о моей тайне знал ещё кто-то. Даже сейчас я рассказывал об этом с неохотой. Наверное, где-то в глубине души надеялся на то, что спустя века всё наладится и моё имя займёт своё место в истории. Я и вправду многое сделал не только для своего народа, но и для всего мира и хотел, чтобы меня вспоминали как некий идеал, а у идеальных людей не должно быть недостатков. Точнее, знать о последних должны лишь немногие, иначе идеал превратится в посредственность. Люди сами создают себе ложных богов, и я не хотел их разочаровывать. Это гордыня. Я в один миг осознал, что всю свою жизнь пытался быть идеальным для всех, забывая, что я всего лишь человек. Может быть, поэтому я и записался в добровольческий корпус в первый же день войны? Я уговаривал себя, что дело лишь в желании защитить свою страну, свои принципы. Но возможно, какая-то скрытая часть подсознания говорила мне: «Это твой шанс стать для них Богом». Вероятно, это и движет великих людей вперёд? Желание быть Богом для остальных. Причем быть Им можно в чём угодно. И действительно, многие двигают науку вперёд, чтобы добиться признания и заглушить воспоминания о том, какими убогими они выглядели в глазах бездарностей, преследовавших и угнетавших их в жизни. Может, и я решил таким образом добиться быстрого успеха? Потому что к тому моменту, когда я оканчивал университет, детей, подобных мне, было много. И генетика дошла до того, что родители могли корректировать способности своих будущих отпрысков ещё на стадии эмбриона. Возможно, именно тогда моё подсознание затаилось и начало выжидать наступления своего звёздного часа, когда я смог бы либо доказать, что я достоин места в пантеоне ложных богов, либо умереть? А когда этот час настал, то, скорее всего, именно поэтому я вёл себя на поле брани соответствующим образом? Я и вправду был богом для моих подчинённых. На своём примере я показывал, как надо убивать, и за это меня боготворили. Как бы я ни пытался себя обмануть, мне это нравилось. С такой стороны я на себя ещё не смотрел, и мне стало невыносимо грустно. Будто бы то, во что