Читать книгу - "Художник из 50х Том II - Сим Симович"

— О чем?

— О том, кем я стал. О том, что потерял.

Крид достал из кармана потрепанную книжку в кожаном переплете.

— Позвольте прочитать вам кое-что, — он раскрыл книгу на закладке. — Это написал корейский поэт Юн Дон Джу перед смертью. Его казнили японцы в сорок пятом.

Крид откашлялся и начал читать мягким, почти гипнотическим голосом:

— «Небо стало темнее, но звезды все еще горят. Я стыжусь неба и звезд, потому что ничего не сделал, чтобы заслужить это прекрасное имя — человек. Поэтому ветер беспокоит мое сердце…»

Гоги медленно поднял голову. В словах была боль, знакомая до дрожи.

— «Пока не придет утро и не сотрет звезды с небосклона, я не должен засыпать. Тот, кто получил прекрасное имя — человек, должен страдать от бессонницы…»

— Красиво, — тихо сказал Гоги. — И к чему это?

Крид закрыл книгу, убрал в карман.

— К тому, что сомнения в себе — привилегия живых людей. Машины не мучаются вопросами морали.

За стенами палатки раздался далекий рокот моторов. Крид встал, прислушался.

— Похоже, к нам гости, — он поднял полог входа. — Американская колонна, примерно батальон. Идет прямо на нашу позицию.

Гоги подошел к выходу, всмотрелся в темноту. Действительно, в долине двигались огни — фары танков и грузовиков.

— Что будем делать?

— Испытаем вашу разработку в боевых условиях, — Крид взял трость, направился к выходу. — Идемте.

Они пробежали по заснеженной траншее к замаскированной позиции. Там, под брезентовым чехлом, стояла гаусс-пушка — плод совместной работы Гоги и Селельмана. Два метра длиной, изящная, как скульптура, и смертоносная, как молния.

— Вы проектировали ее, — Крид сбросил чехол, включил питание. — Делайте честь своему детищу.

Гоги сел за прицел, настроил наведение. В зеленоватом свете ночного видения американская техника выглядела как игрушечная. Головной танк медленно полз по дороге, не подозревая об опасности.

— Дальность четыре километра, — доложил он. — Ветер северо-западный, три метра в секунду.

— Стреляйте.

Палец лег на спусковую кнопку. Гоги колебался — в том танке сидели живые люди. Парни, может быть, не старше того рязанского лейтенанта.

— Стреляйте, Георгий Валерьевич, — повторил Крид тверже.

— Эти люди…

— Эти люди через час будут убивать наших, — Крид положил руку ему на плечо. — Включая того корейского мальчика из деревни, которого вы рисовали позавчера.

Гоги вспомнил десятилетнего паренька, который принес им рыбу. Широкая улыбка, любопытные глаза, мечты стать художником, как дядя из большого города.

Он нажал кнопку.

Бесшумная вспышка. Гаусс-заряд пронзил ночь со скоростью света. Головной танк остановился, потом взорвался — боекомплект детонировал от перегрева брони.

— Превосходно, — Крид наблюдал в бинокль, как колонна в панике разворачивается. — Перезаряжайте.

Следующий выстрел уничтожил бронетранспортер. Третий — самоходную пушку. Американцы стреляли вслепую, не понимая, откуда идет атака.

— Чувствуете? — спросил Крид, когда последняя машина скрылась за поворотом. — Власть над жизнью и смертью. Один человек, одно решение — и судьбы сотен людей решены.

Гоги отстранился от прицела, посмотрел на дымящиеся обломки в долине.

— Это… ужасно.

— Это необходимо, — поправил Крид. — Ваша пушка только что спасла жизни трех тысяч наших солдат и мирных корейцев. Разве это не стоит нескольких вражеских танков?

Гоги молчал, разглядывая свое творение. Элегантные линии корпуса, изящные пропорции направляющих, безупречная эргономика пульта управления. Он создал это как произведение искусства — слияние красоты и функциональности.

— Вы сомневаетесь в правильности своего выбора, — продолжил Крид. — Но посмотрите шире. Каждая ваша схема, каждый чертеж сокращают войну. Ускоряют победу. Приближают мир.

— Ценой человеческих жизней.

— Ценой правильных человеческих жизней, — жестко ответил Крид. — Те, кто погиб сегодня, завтра убили бы десятки невинных. Вы не убийца, Георгий Валерьевич. Вы хирург, отсекающий больную плоть от здорового организма.

Крид выключил питание пушки, накрыл ее чехлом.

— Самокопания — роскошь мирного времени, — сказал он, направляясь к траншее. — А сейчас идет война. И в этой войне ваш талант — не украшение, а оружие. Самое мощное оружие, которое есть у нашей стороны.

Гоги последовал за ним, бросив последний взгляд на догорающие обломки техники. Где-то там, в искореженном металле, лежали тела людей. Людей, которых он убил нажатием кнопки.

— Тот корейский поэт, — сказал он, догоняя Крида. — Что с ним случилось в конце?

— Умер в тюрьме. В двадцать семь лет. — Крид не оборачивался. — Красивая смерть, красивые стихи. Но изменил ли он мир? Спас ли хоть одну жизнь своими сомнениями?

— А если бы выжил?

— Писал бы стихи о свободе в оккупированной стране. Очень трогательно и совершенно бесполезно.

Они дошли до палатки. Крид остановился у входа.

— Выбор за вами, Георгий Валерьевич. Можете терзаться муками творца, размышлять о потерянной невинности, сожалеть о прежней наивности. — Он повернулся, и отблески лампы скользнули по стеклам авиаторов. — А можете принять реальность и работать дальше. Потому что через неделю к нам подойдет новая колонна. И от качества ваших чертежей будет зависеть, кто из нее вернется домой живым.

Крид исчез в ночи, оставив Гоги одного с мыслями и запахом горелого металла в воздухе.

Глава 8

Утром Гоги проснулся от грохота грузовиков. Выглянув из палатки, он увидел, как к лагерю подъезжают машины с ящиками боеприпасов и оружия. Солдаты уже выстроились в очередь возле полевого склада.

— Что происходит? — спросил он у проходившего мимо сержанта.

— Новые стволы получаем, товарищ, — бодро ответил тот. — Говорят, чудо-техника из Союза.

Гоги подошел поближе. Из ящиков доставали автоматы необычной конструкции — обтекаемые корпуса, укороченные стволы, странные рукоятки вместо привычных деревянных лож.

— Впечатляет, не правда ли?

Рядом остановился невысокий кореец в форме переводчика. Погоны лейтенанта, умные глаза за стеклами очков.

— Лейтенант Ким, — представился он на хорошем русском. — А вы, наверное, тот самый конструктор, о котором все говорят?

— Художник скорее, — поправился Гоги. — А что