Читать книгу - "Истории той стороны — Скрытый Мир - Саймон Грин"

глаза полны затаенного озорства. Пусть никто не говорит, что у Сына Божьего нет чувства юмора. Некоторое время мы стояли и разглядывали друг друга. Прошло много времени…

— И вот, наконец, Иисус сказал. — Сатана, посмотри на себя! Весь в белых одеждах и сияешь, как звезда!

— Так и есть, — сказал я, — я всегда был самым красивым. Мне нравится, что ты надел набедренную повязку. Это подчёркивает твоё смирение.

— Как получилось, что ты выбрался из Ада? — спросил Иисус. Не обвиняя, заметьте, а искренне интересуясь.

— Мне разрешено выходить, время от времени, — сказал я. — Когда Он хочет что-то сделать. Но Он всегда держит меня на коротком поводке. Иногда мне кажется, что Он выпускает меня только для того, чтобы Ад казался ещё ужаснее, когда мне придётся вернуться.

— Нет, — сказал Иисус. — Это не его стезя. Наш Отец многолик, но Он не мелочен.

Я пожал плечами. — Ты знаешь Его лучше, чем я. В любом случае, меня позвали сюда, чтобы искусить тебя. Чтобы проверить твою силу воли к тому, что должно произойти.

Иисус сурово посмотрел на меня. — Сорок дней и сорок ночей, опаляющих днём и замораживающих ночью, с одними ящерицами в качестве компании, — разве это не достаточное испытание силы воли?

Я снова пожал плечами. — Не смотри на меня. Не я устанавливаю правила. Пути Отца нашего неисповедимы.

Иисус громко фыркнул. — Разве ты не должен ходить повсюду и склонять человечество ко греху?

— Не верь этому, — сказал я. — Я им не нужен. Большинство людей грешат, как дышат. Некоторые из них встают спозаранку только для того, чтобы успеть совершить ещё несколько грехов до конца дня. Мне не нужно склонять людей к грехопадению; я просто должен охаживать их палкой у Врат Ада, чтобы заставить их выстроиться в стройную линию.

— Опять хвастаешься, — сказал Иисус. — Ты гордое и самонадеянное создание, и в тебе нет Правды. Но ты истинный рассказчик.

— Ладно, может быть, я и вправду время от времени прибегаю к искушению, — сказал я. — В основном ради тех, кто слишком глуп, чтобы распознать открывшуюся возможность. Но… Только посмотри, какой мир Он им подарил! Рай, прекрасная земля под великолепным небом, пища и вода наготове; ладно, не здесь, но я думаю, Он добавил пустыни, чтобы они оценили всё остальное.

— Даже пустыня прекрасна, сказал Иисус. И даже после сорока дней и ночей страданий он всё ещё мог говорить об этом и думать. — Здесь спокойно, сказал он. — Безмятежно и умиротворяюще. Всё уместно. Здесь есть красота, и зрячий да узрит её.

— Ты просто рад сбежать от всего этого шума, — со знанием дела сказал я. — От всех этих голосов, от всей этой толпы с её требованиями, от всего этого давления… Давай, признай это!

— Хорошо, я признаю, — легко согласился он. — Я всего лишь человек… иногда. Я пришёл в этот мир, чтобы распространять своё учение, а не развлекать толпу чудесами. Но сначала нужно привлечь их внимание…

— Я должен спросить, — сказал я. — Почему ты беспокоишься? Они только и делают, что ноют, ссорятся и конфликтуют из-за того, чем могли бы с лёгкостью поделиться. Они прекрасно обходятся без меня… жалкая кучка неудачников. Мне нравится наблюдать за их падением, потому что каждая неудавшаяся жизнь и загубленная душа — ещё одно доказательство того, что я был прав на их счёт.

Иисус печально посмотрел на меня. — Столько времени прошло, а ты всё ещё не понял. Ладно, давай перейдём к искушениям. Что ты собираешься предложить мне в первую очередь? Богатство? Власть? Новую красивую набедренную повязку? У меня есть всё, что мне нужно, всё, чего я хочу.

— Я здесь, чтобы показать тебе всё, что ты мог бы иметь, и всё, чем ты мог бы стать, — сказал я так искренне, как только мог. — То, от чего ты отказываешься, потому что у тебя столь узкий кругозор.

Он уже качал головой. — Ты говоришь о земных вещах. Зачем ты это делаешь, Сатана? Ты должен знать, что у тебя ничего не получится.

— Эй, — сказал я. — Такая работа. И никогда не говори никогда. Я должен попытаться… чтобы ты узрел свет истины.

— Зачем? — спросил Иисус. — Чтобы, если я паду… ты не чувствовал себя таким одиноким?

— Взгляни на себя, — сказал я, на мгновение искренне разозлившись. — Ты — ничтожен. Ты мог бы быть Царём Иудейским, Царём всего Мира, а ты бродишь где-то на задворках, обгоревший, почерневший и так воняешь, что даже ящерицы тебя избегают. Ты выше этого. Ну же, после сорока дней и ночей голодания твой желудок, должно быть, думает, что тебе перерезали горло. Преврати некоторые из этих камней в буханки хлеба, и мы сможем нормально поговорить. Довольно!

— Не хлебом единым будет жить человек, — сказал Иисус, — но всяким словом Божьим. Вера восстановит вас после того, как хлеб исчезнет.

— Это ещё одна из тех треклятых притч? — подозрительно спросил я.

Он вздохнул. — Я не могу отделаться от ощущения, что кто-то из нас упускает суть.

Я посмотрел на пустыню. Каменистая, тяжкая пустошь. — Почему ты согласился пойти в это ужасное место? Ты не мог поститься дома?

— Слишком много помех, — сказал он. — Слишком много отвлекающих факторов. Слишком много нуждающихся. Я здесь для того, чтобы подумать, помедитировать, понять, куда я иду и зачем.

Я щёлкнул пальцами, и в тот же миг мы перенеслись в священный город. Не спрашивайте, в какой именно; поверьте, в те времена это было аксиомой. Я мгновенно переместил нас на вершину храма. Долгий путь вверх. И вниз. Мы оба крепко ухватились за его шпиль обеими руками. Дул сильный ветер. Иисус пристально посмотрел на меня.

— Что мы здесь делаем? Как, по-твоему, я должен здесь медитировать. Отправь меня обратно в пустыню!

— Первое искушение, — сказал я. — Ты ведь желаешь, чтобы люди смотрели на тебя снизу вверх, не так ли? Ты сам сказал, что должен творить чудеса, чтобы привлечь их внимание. Так вот: бросься отсюда вниз… и Бог пошлёт своих ангелов, которые подхватят тебя и благополучно опустят на землю. Вот это будет настоящее чудо. После этого никто не усомнится, что ты действительно тот, за кого себя выдаёшь.

Он крепко держался за шпиль с удивительным достоинством, стараясь не смотреть вниз. Ветер трепал его длинные грязные волосы, но он по-прежнему твёрдо встречал мой взгляд.

— Веруй. — Но не испытывай Бога.

— Но ведь Он не допустит, чтобы ты пострадал, правда?

— Он не вмешивается напрямую в дела мира, даже ради меня. Потому что, если бы он это сделал, это положило бы конец свободе воли.

— Свобода воли, —