Читать книгу - "Кремень и зеркало - Джон Краули"

сказал О’Доннел. – Если нам удастся собрать хоть скольких-то там… я бы хотел предложить из них человек тридцать или больше лорду-наместнику Перроту. Отправить их в Дублин. – Как заложников в обмен на свободу вашего сына?

– Да.

– Но вы же знаете, если лорд-наместник согласится, он возьмет твоих заложников и просто перебьет их. Это если он согласится. Или сделает вид, что согласен.

– Нет, нет! – жалобно воскликнул О’Доннел.

О’Нил подъехал ближе и взял его коня под уздцы.

– Эти испанцы… А если и нам однажды, как им теперь, доведется искать убежища в чужой стране? Если мы выдадим их англичанам, Бингему и Перроту, чтобы те повесили их или вышибли им мозги, то и мы сами навеки уйдем во тьму.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Потом О’Доннел повернул коня, и они поехали дальше бок о бок. Буря стихала; кони осторожно ступали по раскисшей дороге; факелы в руках галлогласов, ушедших далеко вперед, шипели и рассыпали искры под моросящим дождем. Все это было безнадежно. Скоро объявили привал и послали за передовыми, чтобы те поворачивали назад: ничего уже не поделаешь, они опоздали. Сердце О’Нила переполнилось гневом – и на англичан, и на собратьев-ирландцев. Если он решит отвоевать для них землю, если он поведет за собой таких людей, чем все это кончится? Англичане убивали в политических целях; они плевать хотели на тех, кого убивают, но, по крайней мере, знали, зачем это делают. А он сам – кто он такой? Один из англичан? Один из своего народа? Или просто один, сам по себе? Кролик или охотник, преследователь или беглец? «Не смотри на их страдания. Смотри на меня». Быть может, в юности его и впрямь сделали одним из них, англичан, и ему следует поступить с этими испанцами как с законной добычей и получить за их головы столько, сколько удастся. И все-таки он не мог.

– Мы освободим вашего сына! – крикнул он. – И его, и всех остальных! Жизнью своей клянусь, так и будет! То, что началось сейчас, уже не закончится – ни после нашей смерти, ни потом, никогда. Оставайтесь со мной, сэр, и мы пойдем этой дорогой вместе!

Пока они так стояли, из тьмы вынырнули факелы. Пешие факелоносцы, которых выслали вперед, возвращались с криками: «Они идут сюда! Испанцы!» Рассвет еще только занимался, тучи так и не разошлись, но, проехав немного вперед, О’Нил и О’Доннел сами увидели испанских моряков и солдат, ковылявших по дороге им навстречу: одни поддерживали своих товарищей, другие размахивали руками, призывая на помощь или моля о милосердии. На что они могли надеяться? Чего ожидали? Хью О’Нил вскинул руку, чтобы его спутники не спешили и не пугали испанцев.

– Откуда они взялись? – спросил сам себя О’Доннел. – Не из Донегала, это уж точно. Там всех перебили.

– Эти, однако, живы, – сказал О’Нил и сделал то, что делал очень редко: поднял руку и перекрестился. Что, если они все-таки мертвы и будут так брести лишь до тех пор, пока не рассветет? Но нет; он узнал того, кто вел за собой этих солдат и моряков, широко и твердо шагая во главе отряда. Гонец Граньи, тот самый, который много лет назад отвез Гранье от Хью О’Нила тайный план, как разделаться с Шейном: – Эй, скороход! – крикнул он погромче. – Кто эти люди?

Гонец подошел к лошади, на которой ехал Хью, и остановился вровень с ее мордой. Уперев руку в бок, он задрал голову, посмотрел графу Тирону в глаза и улыбнулся чуть заметной, ничего не выдающей улыбкой.

– Это все, кому удалось спастись с корабля «Гран-Грин», – сказал он. – Моя госпожа отправила галеры. Разослала людей по всему побережью от Киллибегса до залива Клю, чтобы они собрали всех, кому удалось выплыть.

О’Доннел наклонился к нему с седла:

– Мы слыхали другое. Что О’Малли их всех перебили. Зарезали и побросали в море, забили палками, как тюленей.

Гонец услышал О’Доннела и кивнул, словно соглашаясь со сказанным:

– Да. Именно так говорят – и будут так говорить и впредь. Скорее всего, никто не станет искать их в песках или водах залива. Если и станут, найдут лишь немногих. А это – те, кто остался, и их куда больше.

– Она схитрила! – рассмеялся Хью О’Нил. – Королева Гранья всех обвела вокруг пальца!

– Она пожелала известить вас, что этих людей надобно спрятать от любопытных ушей и глаз. Не говорить о них никому, даже своим, насколько возможно. Обставить дело так, как будто этих людей нет и не было.

– Она хочет, чтобы мы помогли им вернуться в Испанию?

Гонец лишь качнул головой, словно на этот вопрос у него ответа не было, но потом добавил:

– Всех их, сколько ни есть, я вверяю вашему попечению, милорд.

Он легонько склонил голову набок – с той же упрямой непочтительностью, которую Хью О’Нил хорошо за ним помнил, – отступил на несколько шагов, соблюдая учтивость, и только потом повернулся и зашагал обратно той же дорогой, которой пришел. Миг-другой – и он скрылся из виду.

– Откуда он знал, какой дорогой вести их через Ольстер? – удивился О’Доннел. – Лучший путь – не самый короткий.

Хью О’Нил, граф Тирон, ощутил маленький осколок кремня, надежно спрятанный в кармане, – почувствовал его, даже не касаясь пальцами.

– Возможно, его проводили. Или подсказали, куда идти.

– Проводили? Подсказали? Но кто?

– Смотрите-ка, день настал! – со смехом воскликнул Хью и повернул коня.

О’Нил говорил людям правду: ведь из тех испанцев, которые спаслись с тонущих кораблей и попали в руки англичан, посланных прочесать побережье, пощадили только благородных, чтобы взять за них выкуп. Прочих отправляли в Дублин на казнь или убивали прямо на месте. О тех, кого спас граф Тирон, стало известно позже; говорили, их было не меньше двух тысяч, но в историях о войне число победителей, как и побежденных, всегда растет с каждым очередным пересказом. Большую часть спасенных он переправил в Шотландию, а некоторых поселил на северном полуострове Иниш-оуэн, пригнав туда огромное стадо коров, чтобы им не пришлось голодать. Он мог себе это позволить. Некоторые же растворились в холмах и горах Ольстера: пасли овец, ловили рыбу в озерах, перегоняли коров. А один, не моряк и не солдат, прослужил Хью О’Нилу верой и правдой много лет: тренировал солдат, работал секретарем, переводчиком и советником. Звали его Педро Бланко[84].

То, что испанцы были смуглее местных, а некоторые и вовсе казались черными маврами, не вызывало ни особых насмешек, ни страха; постепенно,