Читать книгу - "Королевская кровь. Чужие боги - Ирина Котова"

Толпа напирала, грозя снести и Димку, и Зеркало.

– Так, – зычно проговорил он, усиливая голос и невольно копируя ледяные интонации Тандаджи. – Мама, папа, бросили все вещи. В Зеркало! Объясните все Матвею!

– А мы? – закричали из толпы. – А как же мы?!

– Остальные! – еще громче проговорил Поляна, едва не зашипев от напряжения. Отец и мать без слов бросили чемоданы и скрылись в Зеркале. – Остальные! – он добавил усиления в голос. – Если хотите жить, выполняем мои команды! – родители вышли, и он кивком подозвал соседей с грудным ребенком на руках. – Сегодня мы не сможем вывести всех. Будете рваться – погибнем все! Завтра мы откроем Зеркало в то же время. А сегодня выводим женщин с детьми. Без вещей, с собой берем только деньги и документы. Я сейчас сниму щит, но если кто рванется вне очереди – оглушу стазисом! Выстроились в очередь! Шагаем только по моей команде! Иначе разорвет!

Еще одни соседи прошли по его кивку, и Дмитро слизнул пот с губы, снимая щит – слишком много он отнимал сил. Народ роптал, но ждал. Ситников тоже проседал: Зеркало подрагивало.

Пошли женщины – Димка командовал «Вперед!» и удерживал Зеркало, цепляясь за ослабевшие стихии как моряк за щепки во время кораблекрушения. Он смог вывести человек сорок, когда Зеркало задрожало, затрепетало – и, под крики и аханье толпы он последним усилием стабилизировал его, чувствуя, как с той стороны неожиданно мощно вливает силы Матвей, – и скользнул в сокращающийся переход.

Очнулся он слабый как котенок, дезориентированный от головокружения и тошноты, трясущийся от холода. Неподалеку раздавались матушкины причитания, ругань отца, плач детей и взволнованные возгласы женщин. Сильно пахло пирогами с яблочным повидлом. Кто-то прямо над ухом укоризненно тараторил:

– Только я пироги вытаскивать, как чую – у храма стихии в воронку сворачиваются. Я на крыльцо с противнем и выскочила. Гляжу – уж Миша торопится, кричит, чтобы к храму шла. Прибегаю, а тут вот… молодцы эти геройствуют… так с противнем и бежала…

На лоб ему легла прохладная сухая рука и от нее полилась сила, восполняя выжженный внешний резерв, восстанавливая затронутый внутренний. Поляна открыл глаза. Над ним склонялась улыбчивая пухлая старушка в белом одеянии настоятельницы храма, поверх которого был повязан заляпанный мукой кухонный фартук с рюшами.

– Очнулся, голубчик, – удовлетворенно проговорила бабулька, выпрямляясь и многозначительно складывая пухлые руки на груди.

Чутьем, выработанным за годы студенчества, Дмитро осознал, что его сейчас будут ругать, и поспешно застонал – тем более что голова после окончания подпитки закружилась с удвоенной силой. Подействовало – старушка лишь улыбнулась, погрозила пальцем и скрылась из поля зрения.

– Сыночка, – бросилась к нему мама, падая на колени и сжимая в крепких объятьях: в ширину она была не меньше Матвея, а уж работая на домашнем хозяйстве, слабой не останешься, – ну что же ты не сказал, что тебе нельзя сейчас много переносить? Ну как ты, как себя чувствуешь? Зайчик мой, ладушка славный, улыбнись мамке, улыбнись, – она потрепала его за щеку. – Улыбаешься? Ну хорошо, хорошо, – Димку снова стиснули. – Матушка Ксения сказала, что восстановишься! Вон, гляди, порозовел уже. Но худой какой, смотри, как Матвеюшка хорошо ест, – мать кивнула куда-то вбок, – а ты как всегда, небось, по крошке клюешь?

Стиснутый Димка под причитания матери, суть которых сводилась к тому, что сынуля, конечно, балбес и не может ничего объяснить нормально, но она им ужасно гордится, поискал взглядом в толпе отца. Людей было много – помимо беженцев у храма собрались и деревенские, виден был и староста. Поляна-старший, подойдя ближе под охи и ахи матери, неуклюже похлопал сына по ноге, а затем отступил, сочувственно подняв глаза к небу. Маму они оба любили, но и побаивались, и напоминать ей, что о технике безопасности сказано не раз, было бесполезно – у нее будто стоял встроенный фильтр на неустраивающую информацию.

– Я в порядке, мам, – Димка пошевелился, прерывая рассказ матери, как она закопала кастрюли у дома.

– Ты ж мой хороший, ну прости мамку дурную, – она звучно поцеловала его в щеку, потрепала по голове. Оглянулась на берег: там одна из молодых соседок пыталась справиться с двумя ревущими детьми, поднялась. – Ох, пойду я Верке помогу, сынок.

– Хорошего сына вырастила, Катька, – сказал ей кто-то из-за Димкиной спины.

– А то! – горделиво проговорила мама, на ходу доставая звонящий телефон и раздвигая людей как волнорез. – Алло, Леночка? Да-да, мы уже здесь. Все в порядке! Дмитро вас завтра обязательно заберет, конечно. Где? – она обернулась на Димку. – Сыночка, а мы где?

– Сорок километров от столицы, мам, – уныло ответил сыночка.

– Сорок километров от… – она снова повернулась и внимательно поинтересовалась: – А что ты тут делаешь, Дим?

– Отдыхаю, мам, – кривясь, объяснил Дмитро.

– А! – и волнорез продолжил свой путь, клятвенно обещая собеседнице, что чадо всех вытащит. Где-то в той стороне, на берегу озера, хлопотала и настоятельница храма, отламывая детям и их матерям куски пирога с большого противня. В дело пошли и караваи, выданные Дорофеей Ситникову.

Димка приподнялся на локтях, проверяя, не кружится ли голова, затем сел, повернулся – в двух шагах сидел осунувшийся Матвей и угрюмо пил прямо из огромной банки с молоком. Вокруг них по песку расплылся большой круг из почерневших восковых брызг, словно свечи взрывались – судя по застывшим потекам на одежде и лице Матвея, так оно и было.

А за спиной Ситникова белел шестиугольный храм: на трех ближних к друзьям стенах были выбиты окна, и крошка из оплавленного стекла лежала дорожками до воскового круга. Камни вокруг пустых рам потемнели, будто от сильного жара. Ситников допил до половины банки и протянул молоко Димке.

– Ты как? – шепотом поинтересовался Поляна, прежде чем сделать глоток.

– Тоже вырубился, когда Зеркало схлопываться начало и пришлось стабилизировать, – буркнул Ситников. – Думал, ты уже не вернешься, Димыч.

– Что с храмом? – так же тихо спросил Димка.

Матвей пожал широкими плечами.

– Когда я свечи выжал до капли, не успел закрыть канал подпитки, и, похоже, его перебросило на алтарь. А там силища – я чуть не задохнулся. Если бы не настоятельница Ксения, тоже бы взорвался, как та свеча. Прибежала, успела перекрыть, я от отдачи и рухнул.

Поляна огляделся вокруг.

– Что делать будем? – проговорил он тоскливо.

– Сдаваться, – ответил Ситников, неспешно поднимаясь. – Твоим-то мы ключи дадим, а куда остальных девать? Детей, – он кивнул на орущего годовалого ребенка, которому сердобольная матушка Ксения совала кусок пирога, – кормить надо, всех их обустраивать. Просто на автобус не посадишь. Нужно через командиров решать. Не вести же всех к Дорофее.

– В Менске еще больше сотни человек ждут, – тяжело проговорил Димка, тоже вставая. – Я обещал, что завтра вернусь.