Читать книгу - "Подземелья Лондона - Джеймс Блэйлок"

Жилье Бомонта находилось в мансарде — самое удобное помещение, каким он когда-либо довольствовался, с видом на Темпл и свободным доступом на крышу через чердачное окно. Комнату часто освещало солнце, ветер продувал ее через открытые оконные переплеты, унося прочь вонь снадобий, смерти и боли, наполнявшую нижние этажи здания. Бомонт вылезал в окно и усаживался на крыше, покуривая трубку и разглядывая стаи облаков, надвигавшихся с юга. Его надежно защищала от ветра широкая кирпичная дымовая труба с полудюжиной колпаков. Голуби и городские воробьи сидели или скакали вокруг, осторожно приглядываясь к нему в ожидании, когда он поделится с ними корками и крошками от полусъеденной ковриги, засунутой в карман жилета. Самый толстый воробей слетел ему на плечо и клюнул верх ковриги. Чтобы не спугнуть его, Бомонт замер. Решительный воробей ему нравился.

Когда тот упорхнул, карлик выбил трубку, сунул ее в карман, затем, разломив оставшийся хлеб, разбросал крошки по черепице, наблюдая, как дождавшиеся птицы устраивают радостную свалку вокруг еды, а с неба спускается подкрепление. Он сыграл на флейте мелодию — простенький мотив, который придумал сам, — и с удовлетворением отметил, что птицы, кажется, слушают с удовольствием, особенно голуби: эти прервали свое непрестанное насыщение и смотрели, как он играет. Некоторое время спустя Бомонт раскланялся перед публикой и спрятал флейту в куртку, из другого кармана достал мешочек и встряхнул его, вслушиваясь в веселое звяканье соверенов.

Он обменял банкноты Английского банка от мистера Клингхаймера на монеты, потому что любил золото куда больше бумажных денег, шелестевших, словно крылья насекомых, и сгоравших в пепел, если огонь пожирал их. Соверены делили мешочек с испанскими дублонами и рубиновой булавкой из галстука Нарбондо. Последнюю Бомонт засунул в каучуковую трубочку, чтобы уберечь от повреждений. Он подумал о своем кладе, спрятанном под землей, — достаточном, чтобы когда-нибудь он смог ездить в карете. Жить один он тоже не собирался. С дамами обращаться Бомонт не умел, увы, — тут он был не мастер и получал отповеди, когда набирался храбрости заговорить с ними. Но, быть может, когда-нибудь ему и в этом улыбнется счастье.

Он отогнал последнюю мысль как ненужную и стал думать о том, чем заплатит ему за услуги мистер Клингхаймер теперь, когда Нарбондо упакован в ящик для перевозки. Давным-давно Бомонт решил для себя не быть обязанным ни единому человеку, особенно богатому. Его старик велел сыну-гному иметь обязательства только перед самим собой. Клингхаймер заставил Бомонта отвечать за жаб и головы, что, в общем, было не хуже того, чем он занимался многие годы, хотя означало работу в подвале, в воздухе, вонявшем смертью, в самой гуще несчастья. Но как долго еще Клингхаймер будет нуждаться в нем? Для людей вроде этого типа снять Бомонту голову с плеч, если понадобится, легче, чем рукой взмахнуть, — и тогда конец бедняге Бомонту.

Что сказал бы его отец о мистере Клингхаймере? «Смотри, куда лезешь», — примерно то же, что буркнул торговец картофелем, когда Бомонт шел сдаваться на милость ростовщика. Это был хороший совет — и он стал только лучше, когда удача улыбнулась Бомонту, — особенно в доме, полном негодяев, вроде дома Клингхаймера.

Карлик упрятал мешочек монет в куртку и достал карманные часы — те самые, что продал ростовщику с Пич-аллеи: серебряные часы с выгравированными на корпусе инициалами «Ф» и «З». На выкуп ушли три из четырех крон, вырученных за все часы. Однако эти часы явно приносили удачу, и Бомонт собирался держать их при себе столько, сколько «мистер Филби Заундс» будет его именем.

Придерживая шапку, он полез обратно в окно и, затворив его за собой, услышал, как щелкнула задвижка. Затем стал тихонько спускаться в полумраке по узким чердачным ступеням к верхней площадке, где лестница приобретала парадный вид — особенно Бомонта радовали широкие перила, опирающиеся на толстые балясины, и горевшие днем и ночью масляные лампы, которые нравились ему больше, чем электрические. Масло — это что-то такое, что человеку понятно.