Читать книгу - "Варлорд. Политика войны - Николай Соболев"

Изрядно побитый и помятый, в пыли и грязи, я ввалился в штаб осады, где без «Орлов Свободы» сохранялся относительный порядок.

— Они стреляли в парламентера! — свое возмущение генерал Рикельме высказал почему-то мне.

— Вот-вот, а мы с ними церемонимся, — согласился из угла мужик с квадратным лицом и в берете с нашитой красной звездочкой.

Кабельо в портупее, надетой прямо на гражданский пиджак, и даже в сорочке при галстуке, с потерянным видом сидел над пачкой корреспонденции:

— Что теперь делать с почтой?

— С какой еще, блин, почтой? — мандраж понемногу меня отпускал.

— С почтой в Алькасар, — он приподнял довольно толстую стопку писем.

Мать моя женщина, Москардо держит заложников, прикрывается женщинами и детьми, а эти благородство изображают, письма туда-сюда передают! На седьмой год пребывания в Испании местные не переставали меня удивлять, от осознания тряхнуло сильнее, чем под огнем, и я взревел:

— Да вы что тут, в бирюльки играетесь?

Пришибленные акустическим ударом командиры втянули головы в плечи, а Рикельме чуть было не уронил телефонную трубку.

— А в чем дело? — непонимания в глазах Кабельо хватило бы на пятерых.

— Да в том, что они могут передавать информацию Санхурхо или кто там! И координировать свои действия!

— А я говорил, — желчно заметил мужик в берете.

Он же единственный догадался выудить из кармана фляжечку и набулькал мне колпачок орухо. Адски крепкого, надо сказать, но я проглотил его, как воду.

— Давайте сюда, — я требовательно протянул руку и пошевелил пальцами.

Кабельо, будто загипнотизированный, передал мне письма.

— Кроме этой обычная почта была?

— Да, прислали газеты…

— Давайте тоже.

Мадридская El Socialista* и барселонская Solidaridad Obrera* перекочевали в мои руки.

Адреналин схлынул, накатила противная слабость:

— Я, пожалуй, часа два почитаю…

Испереживавшийся Ларри отвел меня в комнатенку на задах здания, выгнал из нее посторонних и даже сыскал подушку. Но спать я отказался, а вызвал к себе тех ребят Панчо, которые сидели на фабрике. А пока они добирались, просмотрел газеты.

* El Socialista — орган Соцпартии Испании, Solidaridad Obrera(Рабочая Солидарность) — орган CNT/FAI.

Редакционная статья за подписью Прието убеждала р-р-революционеров отказаться от безсудных расправ:

«Независимо от того, насколько достоверны ужасные и трагические известия о том, что произошло и происходит на землях, находящихся под властью наших врагов, не подражайте мятежникам; не подражайте такому поведению, умоляю вас, даже если день за днём к вам приходит вал имен товарищей и близких, чья приверженность идеалу обрекла их на предательскую смерть.»

Ну слава богу, если об этом написал Прието, значит, правительство обратило внимание на проблему. Взаимное остервенение зашло так далеко, что на расстрелы арестованных или просто схваченных «контрреволюционеров» собирались сотни и даже тысячи, как на расстрел епископа Хаэна. Церковников вообще гнобили массово, при том, что церковь в мятеже нигде не участвовала, максимум — выражала симпатию. Лютая ненависть, накопленная столетиями, выплеснулась и реализовалась в диких эксцессах. Слабые республиканские власти где не могли, а где просто не хотели остановить разгул стихийного террора — за исключением Северной зоны и части Каталонии. Баски просто сотрудничали с церковью, она им отвечала взаимностью и поддерживала Комитет обороны. В Астурии и Кантабрии мы сразу навели порядок, а вот в Каталонии чем дальше от Оспитальета, где стояли наши заводы, тем больше ситуация походила на среднюю по стране.

Solidaridad Obrera тоже выступила за гуманизм — Франсиско Аскасо, из-за которого меня чуть не грохнули фалангисты, призывал товарищей не хватать всех подряд, а укреплять вооруженные силы.

Но гвоздем номера, конечно, была статья Махно «Армия тружеников». Нестор Иванович с высоты своего опыта и авторитета обрушился на идиотский лозунг «Армия это рабство!»:

'Анархизм идеал слишком реальный, чтобы не понимать современности и тех событий, в которых так или иначе участие его носителей заметно, чтобы не учесть того, куда ему нужно направить свои действия и с помощью каких средств. Сегодня мы должны заинтересовать широкие трудовые массы делом добровольной вооруженной защиты Республики.

Организация трудовых масс в боевые отряды и вольные колонны невозможна без строгой сознательной дисциплины, без твердого руководства на поле боя, что показала Революционная повстанческая армия Украины. Командиры в своей инициативе по стягиванию отрядов в известной местности в одну боевую группу и по введению в ней революционной дисциплины самостоятельны. Они вводили и закрепляли в жизни группы эти организационные начала. В оперативном отношении они целиком подчинялись главному штабу РПАУ и мне непосредственно.'

Едва я закончил с прессой, как меня нашел Умберто, пылавший жаждой мести, а с ним еще три «Орла Свободы». Ага, птицы гордые, только клюют деревья. Им я сунул в нос газету с махновской статьей — изучайте и проникайтесь, а сам вместе с Ларри, Умберто и ребятами Панчо отправился в тюрьму.

Персонал в основном остался прежний, его разбавили новым руководством и «комиссарами», что порядку и строгости содержания никак не способствовало. Серьезно стерегли только «контрреволюционеров» на втором этаже, в остальной части тюрьмы службу несли шаляй-валяй. Удивительно, как при такой дырявой системе охраны заключенные еще не разбежались. Но Умберто все равно разразился гневной филиппикой насчет угнетения, необходимости разрушить все тюрьмы и так далее.

Пожилой надзиратель с роскошными седыми усами и сотрудник Панчо по моим критериям отфильтровали и представили на беседу пять человек. Умберто настаивал на большем количестве, мотивируя тем, что сидельцы — природные враги государства и, следовательно, всяких генералов и фашистов.

Надзиратель тихонько посмеялся в усы, я тут же забраковал одного из-за телосложения — слишком грузен. Еще двое оказались холостяками, а за последних насмерть встал Умберто, но я больше уповал на их семьи, которые поручил корректно интернировать на фабрике.

После короткой беседы с первым кандидатом, я задал сакраментальный вопрос:

— Скажите, Суэро, сколько вам нужно денег для счастья?

— Восемьсот пятьдесят песет, — сразу же ответил худой, как щепка, форточник.

— Вы меня не поняли. Не сегодня, а вообще, чтобы хорошо жилось на свете.

Суэро задумался, уставился в потолок, что-то считал, шевеля губами и, наконец, выдал результат — для хорошей жизни нужно шестьдесят тысяч песет.

Я прикинул — восемь тысяч долларов, плюс второй кандидат, плюс дополнительные расходы… Еще до разговора я положил ограничится суммой в пятьдесят тысяч и названная цифра влезала с большим запасом.

— Есть дело. Если исполните, получите сто тысяч песет, и я вывезу вас и вашу семью в США или Мексику,