Читать книгу - "Андроид Каренина - Бен Уинтерс"

Алексей Александрович не понимал, что желания его были каким-то образом исполнены в реальности и что именно эта сила и удерживала его жену у лестницы.

Взглянув на мужа, Анна увидела, что живая часть лица его выражала спокойствие и даже улыбалась, в то время как металлическая половина его беспрестанно двигалась и светилась странным серо-зеленым светом. Тонкие прожилки грозниума, испещрявшие его маску, яростно пульсировали, словно вены, трепещущие вместе с движением крови. Анна заставила себя успокоиться и начала быстрою рукою вынимать шпильки из волос, словно бы не было вокруг странного уплотнения воздуха, удерживавшего ее на месте.

— Ну-с, я слушаю, что будет, — проговорила она спокойно и насмешливо. — И даже с интересом слушаю, потому что желала бы понять, в чем дело.

— Входить во все подробности твоих чувств я не имею права и вообще считаю это бесполезным и даже вредным, — начал Алексей Александрович. Анна почувствовала, что его невидимая рука, крепко сжимавшая ее тело, чрезвычайно медленно, но все же ослабляла свою хватку, и вскоре она вновь смогла двигаться. — Копаясь в своей душе, мы часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно. Твои чувства — это дело твоей совести; но я обязан пред тобою, пред собой и пред Богом указать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана, и связана не людьми, а Богом; союз наш благословлен перед лицом всей России и одобрен Министерством. Разорвать эту связь может только преступление, и преступление этого рода влечет за собой тяжелую кару.

— Ничего не понимаю. Ах, боже мой, и как мне на беду спать хочется! — сказала она, быстро перебирая рукой волосы и отыскивая оставшиеся шпильки.

— Анна, ради бога, не говори так, — сказал он кротко. — Может быть, я ошибаюсь, но поверь, что то, что я говорю, я говорю столько же за себя, как и за тебя. Я муж твой и люблю тебя.

На мгновение лицо ее опустилось, и потухла насмешливая искра во взгляде; но слово «люблю» опять возмутило ее. Она подумала: «Любит? Разве он может любить? Если б он не слыхал, что бывает любовь, он никогда и не употреблял бы этого слова. Он и не знает, что такое любовь». Она с тоской посмотрела на Андроида Каренину, которая по-прежнему пребывала в Спящем Режиме; Анне очень не хватало ее умного, согревающего взгляда.

— Алексей Александрович, право, я не понимаю, — сказала она. — Определи, что ты находишь…

— Позволь, дай договорить мне. — Анна заметила, что яростная пульсация металлической части лица прекратилась, и на лице мужа была простая холодная маска из серебра. — Я люблю тебя. Но я говорю не о себе; главные лица тут — наш сын и ты сама. Очень может быть, повторяю, тебе, покажутся совершенно напрасными и неуместными мои слова; может быть, они вызваны моим заблуждением. В таком случае я прошу тебя извинить меня. Но если ты сама чувствуешь, что есть хоть малейшие основания, то я тебя прошу подумать и, если сердце тебе говорит, высказать мне…

Алексей Александрович, сам не замечая того, говорил совершенно не то, что приготовил.

— Мне нечего говорить. Да и… — вдруг быстро сказала она, с трудом удерживая улыбку, — право, пора спать.

Алексей Александрович вздохнул и, не сказав больше ничего, отправился в спальню.

* * *

С этого вечера началась новая жизнь для Алексея Александровича и для его жены. Ничего особенного не случилось. Анна, как всегда, ездила в свет, особенно часто бывала у княгини Бетси и встречалась везде с Вронским. Движимый возникавшими время от времени напоминаниями, источником которых был бесстрастный голос Лица, он делал бесконечные попытки вызвать жену на откровенный разговор, но она противопоставляла ему непроницаемую стену какого-то веселого недоумения. Снаружи было то же, но внутренние отношения их совершенно изменились. Алексей Александрович, столь сильный человек в государственной деятельности, тут чувствовал себя бессильным. Как списанный робот II класса, он покорно ждал удара, который, он чувствовал, был готов обрушиться на него в любую секунду.

Каждый раз, как он начинал думать об этом, он чувствовал, что нужно попытаться еще раз, что добротою, нежностью, убеждением еще есть надежда спасти ее, заставить опомниться, и он каждый день сбирался говорить с ней. Но каждый раз, как начинал говорить с ней, он чувствовал, что тот дух зла и обмана, который владел ею, овладевал и им, и он говорил с ней совсем не то и не тем тоном, каким хотел говорить. Он говорил с ней невольно своим привычным тоном подшучиванья над тем, кто бы так говорил. А в этом тоне нельзя было сказать того, что требовалось сказать ей.