Читать книгу - "Принуждение к любви - Александр Звягинцев"

[15]

Из окна отцовского кабинета был виден вознесшийся над домами, сверкающий позолотой купол православного храма. Зажатый со всех сторон серыми однообразными строениями, сам храм не просматривался, отчего создавалось полное ощущение того, что златоглавая луковица парит в воздухе. Но как бы там ни было, это зрелище радовало глаз, а отцу еще и создавало ностальгическое настроение, ибо, как он мне однажды признался, лик купола ему напоминал очертания купола знаменитой Андреевской церкви, построенной в XVIII веке по проекту Растрелли в Киеве. И в юности, обучаясь в 20-й школе, он дважды в день проходил мимо нее, любуясь красотой и совершенством этого строения. Поэтому, когда он хотел что-то вспомнить или отвлечься, он подходил к окну и пристально всматривался в ласкающие взор формы.

Отец, похоже, неважно себя чувствовал, но говорить с ним об этом не имело смысла. Свои болезни он всегда скрывал, и возраст, который превращает человека в немощное существо, озабоченное лишь своими недугами и изводящего окружающих бесконечными разговорами о них, ничего не переменил в этом отношении.

- Как прокатился в Киев? Там и вправду пахнет свободой? - спросил он.

- Пахнет. Но думаю, лучше бы мне было туда не ездить, - сказал я, плюхнувшись в кресло напротив его письменного стола.

- Что так? Имперское сознание взыграло?

- Черт его знает, что там взыграло, но там любой пацан или восторженная девица в оранжевом смотрят на тебя снисходительно - мол, вам этого не понять! Мы тут историю делаем, а вы там тоталитарные портянки нюхаете! Все ходят такие, знаешь, просветленные и одухотворенные, что просто противно становится. И рад бы сам проникнуться и просветлиться, но ничего не выходит.

- Что так?

- Да потому что знаешь же, чем все эти революционные порывы кончаются! В книжках читали. Да и своими глазами тоже видели.

- Но жизнь-то сегодня действительно меняется, - тихо сказал отец. - И русские с украинцами в самое ближайшее время вряд ли будут вместе. Рядом - да. Но не вместе. Их история ничему не учит. Им надо опять побольше дерьма нахлебаться для того, чтобы понять, что у нас одни корни и одна судьба.

Потом он повторил почти то же, что твердили мне Веригин и отчасти Разумовская в Киеве. А возразить по-прежнему было нечего.

- А кроме нас с тобой и еще пары человек это кто-нибудь в Москве понимает? - спросил я.

- Может быть, еще пара человек. Да что толку понимать, если ничего нельзя сделать.

- Ты думаешь, все было предопределено?

- С распадом Союза безусловно. Бывают совпадения столь поразительные, что невозможно говорить о случайностях. Видимо, тут речь может идти только о каких-то символах и тайных знаках неизвестного нам происхождения.

- Например?

- Ты не представляешь себе, как я был поражен, когда украинские дела стали называть апельсиновой революцией, а апельсин стал ее символом. Ты «теорию апельсина» помнишь?

- В общих чертах…

- А там больше и не нужно. Еще в 1908 году, до начала Первой мировой войны, в Германии кайзер принял план, в основу которого была положена «теория апельсина», которую разрабатывал известный теоретик пангерманизма - Пауль Рорбах. Как сказал бы господин Свидригайлов из романа «Преступление и наказание», «так себе теория», невыдающаяся, но… Суть ее была проста: так как Россия слишком велика и необъятна, «она должна быть разъята по национальностям, как апельсин по долькам. При этом не стоит пугаться огромной, рассчитанной на многие годы организационной работы…» Естественно, Украина тут самая большая «долька», главная. Съесть апельсин целиком - дело действительно неудобное, грязное, а вот частями…