Читать книгу - "Город золотых теней - Тэд Уильямс"

Стивен лежал неподвижно, утонув в мутных глубинах пластмассовой палатки, как муха в янтаре. Трубки вставлены в нос, в рот, в вены. Рени казалось, что он медленно становится частью больницы. Еще одной машиной. Приспособлением. Она стиснула кулаки, борясь с приступом отчаяния.

Ксаббу вложил руки в перчатки защитной камеры, вопросительно глянул вверх, на Рени. Она молча кивнула, не доверяя собственному голосу.

— Он очень далеко, — прошептал бушмен. Странно было видеть его светлое лицо за пластиковым щитком. Рени внезапно ощутила укол страха, пробивший даже отчаяние и ужас от неизменной комы брата. ВР, карантин — она только и показывает Ксаббу новые способы отчуждения. Не противно ли ему это? И не ослабеет ли его дух?..

Она отринула эту мысль. Ксаббу был самым устойчивым психически, самым нормальным человеком, которого она знала. Она испугалась, потому что ее брат и ее друг были одного роста и оба — запакованы в многослойный пластик. Ее терзала собственная беспомощность. Она сделала шаг и дотронулась до плеча Ксаббу. Его рука касалась Стивена, ее пальцы — плеча бушмена, значит, Рени касалась Стивена — по цепочке.

Пальцы Ксаббу скользили по спокойному лицу Стивена — движения их были точны и легки, словно он делал что-то, а не просто поглаживал больного, — потом двинулись по шее к грудине.

— Он очень далеко, — повторил Ксаббу. — Это похоже на глубокий шаманский сон.

— Что-что?

Ксаббу не ответил. Рука его лежала на груди Стивена, а Рени продолжала стискивать плечо бушмена. Долгое мгновение живая цепочка оставалась неподвижна. Потом Рени ощутила легкое шевеление под мешковатым энкостюмом. Ксаббу начал покачиваться. Тихие звуки, как мерное гудение и стрекотание насекомых в траве, поднимались и смешивались с механическим гулом системы жизнеобеспечения. Только через пару секунд Рени поняла, что бушмен поет.

Когда они выходили из госпиталя, Ксаббу был тих. На остановке он остался стоять, а Рени шлепнулась на скамейку и уставилась на проезжающие машины, точно пыталась отыскать в их движении ответ на какой-то очень сложный вопрос.

— Шаманский сон трудно объяснить, — сказал наконец Ксаббу. — Я бывал в городских школах. Они называют это «самогипноз». Но я могу сказать и как это зовется в болотах Окаванго: шаман уходит туда, где может говорить с духами и даже с богами. — Он прикрыл глаза и помолчал чуть-чуть, словно готовясь войти в транс. Потом открыл глаза и улыбнулся. — Чем больше я узнаю о науке, тем больше уважаю мудрость своего народа.

Подкатил автобус, отрыгнул группку измученных пассажиров, поковылявших, или пошаркавших, или похромавших к больнице. Рени, прищуриваясь, вглядывалась в автобус, пока не разобрала номер маршрута. Не тот. Она отвернулась, почему-то разозлившись, неспокойная, как небо перед бурей.

— Если ты имеешь в виду, что наука бесполезна, я не согласна… если ты не о медицине. Эта уж точно никому не нужна. — Рени вздохнула. — Нет. Это несправедливо.

Ксаббу покачал головой.

— Я не это имел в виду, Рени. Это трудно выразить. Чем больше я узнаю об открытиях ученых, тем больше уважаю то, что мой народ уже знает. Мы пришли к этим знаниям иным путем: не в закрытых лабораториях, не при помощи машин, что думают за нас, — но миллион лет проб и ошибок тоже чего-то стоит, особенно в болотах Окаванго или пустыне Калахари, где ошибка, скорее всего, не испортит опыта, а убьет ошибившегося.

— Я не… о каких знаниях ты говоришь?

— О мудрости наших родителей, прародителей, предков. Наверное, каждый из нас должен в своей жизни отвергнуть ее и лишь затем — признать. — Улыбка вернулась на его лицо, но едва заметная и задумчивая. — Как я сказал, это трудно объяснить… а вы устали, друг мой.

Рени откинулась на спинку скамейки.

— Устала. Но дел еще много.