Читать книгу - "Орден Хранителей. Инквизитор - Александр Золотько"

— Ты ее убил?

— Я? Нет, конечно… Я пошел в Канцелярию. В Инквизицию пошел, как положено. Рассказал, что боюсь принять грех на душу, что нужно наказать, раз уж не смогли защитить… А мне ответили… Вежливо так ответили, что ничего не могут поделать. Ничего. Та гадина сходила к священнику и отмолила свой грех… да и какой там был грех, так, слова одни. А моя жена, та да, та окончательно разорвала свою связь с Богом, и нет ей прощения… Нет ей прощения, понимаешь? И меня никто не заставлял с ней разводиться. Никто. Все смотрели с сочувствием и пониманием, духовник наш беседы со мной вел, что нет в том моей вины, что, даже оставаясь с ней под одной крышей, я не нарушаю ничего, я могу оставаться с ней ради детей, ведь кто-то должен биться за их души… Должен. И я жил. Закон, Соглашение не позволяют развода из-за веры. Все имеют равные права и свободу воли. Знаешь, сколько я выдержал? Четыре месяца. Я, молодой лейтенант спецназа, постоянно в командировках, все дежурства — мои, да я и сам не отказываюсь. Уходить из дому просто так — стыдно, а если по службе вроде и нормально. А дети с ней остаются. И она начинает потихоньку забывать им напомнить о молитве, Библию, естественно, им не читает… Потом мне сказали, что к нам в мое отсутствие администраторы стали захаживать. Работу предложили неплохую, в агентстве «Кидрон». И садик детский для наших детей… Такой, с сильным запахом серы. Выходит, что и дети мои за ней двинулись? Так выходит? А потом появились бродячие проповедники. Их много было тогда, этих речистых бродяг. И все правильно они говорили, что нельзя разрешать. Нельзя… Я и сам так думал, и остальные… большинство… Но мы же на службе, мы присягу принимали… Вот я и молчал. И даже принимал участие в разгоне несанкционированных мероприятий. Когда один проповедник со своими последователями, захватив в заложники детей предавшихся, потребовал доступа в телевизионные сети, я штурмовал тот детский садик. Мы потеряли двоих бойцов, четырех детей и убили проповедника вместе с теми, кто был вместе с ним. Когда начались погромы, я прикрывал эвакуацию предавшихся. Я даже не попытался остановить ее, когда она шла в автобус вместе с детьми… вместе с нашими детьми… Мои парни стояли рядом, мне нужно было только сказать, только дать команду, чтобы детей у нее отобрали, а я стоял и молчал. А она прошла мимо, я слышал, как она сказала детям, что папа потом приедет к ним. Потом. Я приеду потом. Дальше появился крестный ход. А у нас еще полторы сотни человек. И транспорта нет. Моя-то уже уехала, но ведь есть приказ — обеспечить эвакуацию. Мы и обеспечивали. И все было, в общем, нормально, но я увидел… ту стерву я увидел, лучшую подругу моей жены… Она шла вместе со всеми. Она тоже хотела очистить наш город от этой нечисти… от предавшихся… Вот тут я и не выдержал. Не выдержал… Вышел вперед из-за заграждения, положил автомат на мостовую, пистолет. И пошел к толпе. Мне что-то кричали вдогонку, погромщики… те махали руками… и она, она меня узнала, пробралась в первый ряд и тоже махала мне руками… я подошел и убил ее. Ножом. В горло. Рванул клинок в сторону, кровь хлынула, гадина обвисла на моей руке, а я смотрел ей в глаза. И видел, как уходит из них жизнь. Я не видел, как погромщики шарахнулись, не слышал, как завизжала женщина, как бросились в стороны те, на кого попала кровь, как страх и паника покатились по толпе… Я и не планировал этого, не мог я этого планировать. Наверное, я просто хотел умереть. Или просто хотел ее убить… наказать. Но толпа рассеялась. Кого-то смяли и опрокинули, двое или трое попали потом в больницу, но удалось избежать большого кровопролития. Я спас полторы сотни предавшихся. Я спас от смерти, наверное, и кого-то из верующих. Меня даже не наказали. Так, епитимья, два месяца надзора психологов, отпуск… Тот мужик, которого я убил… Он ведь был прав. Понимаешь? Прав. Они защищали свои души, души своих детей. Пусть в городе есть офис Службы Спасения, пусть. А вот надписи на стенах, безнаказанные надписи, бездумные, дешевые, сделанные ради… лени ради… Вот это — знак. Это угроза. И я тяну эту лямку для того, чтобы защищать верующих…

— И потому ты не любишь Инквизицию, — тихо сказал Иван. — За то, что они не наказали лучшую подругу твоей бывшей жены. Ведь ты точно знал — нужно наказать, ведь она виновата. А то, что закон не признает ее виновной, так это…

— Вы лучше идите, брат Старший Исследователь, — безжизненным голосом произнес оперативник. — Не доводите до греха. Просто идите.

— Хорошо. — Иван встал с дивана, вышел в коридор, прижался лбом к холодному оконному стеклу.

Успокойся, сказал Иван своему отражению. Ты поступил правильно.

Отражение покачало головой.

— Нет, — сказало отражение. — Ты просто не мог поступить по-другому, но это… Это не значит, что ты поступил правильно. Не значит. И не нужно корчить из себя уверенного парня. Это потом ты придумал оправдание, все четко разложил и подал. А там, в толпе, ты…

— Заткнись, — посоветовал Иван отражению.

— Хорошо, — сказало отражение и замолчало.

Иван вошел в свое купе.

Спасенный все так же сидел на полу.

— Ты куда-то ехал? — спросил Иван. — В Апостолово у тебя была пересадка?

— Вышел подышать свежим воздухом, — паренек поежился и снова спрятал лицо в поднятый воротник.

— Надышался?

— Полностью.

— Чего на полу сидишь? Тут два дивана, на одном можешь располагаться. Можешь выйти на ближайшей станции, можешь ехать до конца. Ко мне подсаживать не будут. — Иван сел к столу, открыл бутылку и сделал глоток. — Тебя как зовут?

— Всеслав.

— Не трепись, Всеслав. Я тебя про настоящее имя спрашиваю. Крестили тебя как? Всеслава в святцах нет.

— Всеслав, — упрямо повторил паренек.

— Ну хоть не Вельзевул, — Иван сделал еще глоток.

И еще.

На душе было хреново. Если он напьется, то лучше не станет, но переносить это будет немного легче. Нельзя зацикливаться на боли. Нельзя сидеть и грызть себя, как это делает оперативник в соседнем купе. Нельзя постоянно терзать себя воспоминаниями, как это делает сам Иван Александров.

Он, кстати, очень давно не напивался. Слишком давно. И плевать, что пьяный Инквизитор будет подрывать уважение к Инквизиции. Ни хрена подобного. Пьяный инквизитор будет внушать окружающим ужас своей непредсказуемостью. Ну и уважение, если даже в пьяном виде никого не угробит.

— Да что ты сидишь на полу, Всеслав? — Иван взял с тарелки ломтик лимона и, кривясь, сжевал его, Садись на диван. Выпить не налью, я не наливаю детям, но пожрать можно. Или за чаем сбегаешь. А я займусь очень важным делом. Мне нужно напиться. Вставай с пола.

— Не могу, — ответил Всеслав. — Мне ногу сломали. Кажется.

Иван отставил бутылку в сторону. Напиться, похоже, не получится. Ну все против него.

— Давай, — сказал Иван, наклоняясь, — я тебя подсажу. И посмотрим, что там у тебя. Только ты уж и сам на руки опирайся, а то у меня ребра того…