Читать книгу - "Эрхегорд. 1. Сумеречный город - Евгений Рудашевский"

– Ты сюда часто приходишь?

– Не так часто, как хотелось бы… Среди этих сумеречных видений мне лучше, чем в доме отца. Лучше, чем в его хмельном погребе.

Эрин присел на табурет возле стены и теперь смотрел, как обедает его семья.

Они нас не видели. Беззвучно говорили, смеялись. Дети щипали друг друга под столом, тянулись ложками к глиняному горшку.

Из комнаты слева вышел пес – луговая лечавка, в холке не выше моих колен. Он махал полупрозрачным хвостом, склонял мордочку, принюхивался, будто заметив наше появление. Переступал лапами и, должно быть, скулил. Порой мне даже казалось, что он смотрит прямиком на меня.

По лестнице на второй этаж неспешно поднимался кот. Обвивал хвостом деревянные балясины, терся об них.

Я осматривал дом и удивлялся тому, что деталей становится все больше. Я уже привык к бесцветности этого мира и, пожалуй, скоро посчитал бы его настоящим. Тут постепенно забываешь о существовании красок и звуков. Начинаешь думать, что все таким и должно быть.

Уютно, тихо. Ни тревог, ни опасностей. За окнами я разглядел поле и высокие скирды. Теперь были видны даже занавески – легкие, кружевные. Проступили щели в деревянном полу. Мир стал законченным, правдоподобным.

Эрин, чуть покачиваясь на табурете, наблюдал за ним.

Юна обнимала мужа, что-то шептала ему на ухо. Потом смеялась. Легкое платье с цветочными узорами казалось невесомым. Я смотрел на ее сандалии, видел ремни, застежки и не переставал удивляться тому, с каким вниманием мгла прорисовывает образы, делает их осязаемыми.

Взглянул на Эрина. Он все так же раскачивался. Делал все новые глотки хмеля. И плакал.

Этот созданный из тумана мир был мне чужд, но странным образом увлек, убаюкал меня. Не хотелось и думать о том, что сейчас испытывает сын каменщика. Мне стало его жаль.

Юна встала из-за стола. Потрепав короткие волосы одного из мальчишек, направилась в нашу сторону, к лестнице на второй этаж. Остановилась, чтобы погладить кота… И тут Эрин вскочил.

Табурет, на котором он сидел, упал.

Я не сразу понял, что происходит. А когда понял, было поздно.

Эрин в несколько шагов подбежал к Юне. Женщина беззвучно вскрикнула от испуга и боли: невидимый противник обхватил ее сзади и сдавил горло. Кошка, распушив хвост, убежала вверх по лестнице.

Сумеречная семья видела, как их мать сражается с пустотой. Муж и дети вскочили из-за стола, но так и остались на месте, не в силах помочь Юне. Их черты задрожали, поблекли. Теперь это были сотканные из тумана неподвижные изваяния. Они умирали, развеивались, как и все, что сейчас находилось в отдалении от нас с Эрином.

Сын каменщика выхватил из-под плаща однотрубочный лаэрный самострел. Из-за плеча Юны направил его на меня.

– Что ты делаешь? – Я вытянул вперед руки, будто так мог успокоить Эрина.

– Что? Что?! Тогда я струсил. Остался. Проклятая оруна! Теперь этого не повторится. Мне жаль… Жаль, что ты… Но по-другому не получится.

Эрин пятился к открытой двери.

– Я же говорю, туман – не такая уж плохая штука. В нем можно найти то, что потерял. Только взамен нужно что-то оставить. Нет! – закричал Эрин, заметив, что я опустил руки к поясу и встал боком, в исходную позицию для махового удара мечом. – Даже не думай! Я не промахнусь.

– Ты… хочешь забрать Юну?

– Да, хангол. Ты молодец. Соображаешь, если чуточку подумаешь.

– Ты сошел с ума.

– О нет! Я все понимаю. И вижу, что здесь Юна даже красивее, чем была. Да. Так даже лучше. Почему бы и нет?.. Я точно не спятил, я все понимаю. И ты поймешь. У тебя будет достаточно времени.

Юна судорожно хватала ртом воздух, но черты ее лица не пропадали. Она оставалась все такой же живой, только бесцветной. А вот вся мебель, вслед за неподвижными мужчиной и детьми, окончательно поблекла, стала расходиться клубами тумана.

– Но ведь она не настоящая! – закричал я. – Это не та Юна. Это вообще не человек!

– А вот это не твое дело, хангол. Не я первый, не я последний. Думаешь, я не подумал?! Зря. Кое-кто из твоих знакомых уже проделывал такую штуку. Правда, не очень удачно, но это ничего, для начала и так сгодится. Я потом придумаю, как пойти дальше. Так что не бойся за нас. Это не твоя забота. С этим я разберусь.

Эрин безумно улыбался. Он был уже возле порога и хотел было перешагнуть его, но тут взорвался гневом:

– Что ты понимаешь, умник! Хочешь знать правду? Хочешь знать, чем все закончилось? Хочешь? А?!

Я молчал. Готовился к прыжку. Знал, что с такого расстояния промахнуться из самострела трудно, но готов был рискнуть. Надеялся на взвинченность Эрина и на то, что он был хмельной.

– Ну вот тебе, подавись. Я ее убил! Слышишь?! Убил! Да, она была счастлива со своим проклятым бондарем. И я следил за ними. Я сходил с ума. А потом дети… Я сказал отцу, что покончу с собой, что не могу жить, зная, как она счастлива. И он послал своих наемников. Да, они убили ее! И поганого бондаря! Как тебе?!

Эрин плакал. Кричал в истерике. С губ срывались брызги слюны. Он был на грани безумия. Я должен был воспользоваться этим.

– Их убили… А детей отдали бродячим артистам. И Сольвин все знал. Знал! Понял. Конечно, понял… И стерпел. Не сказал ни слова. Продолжал работать на моего отца. Улыбаться ему, лебезить… Мерзкий жирный окорок! А сейчас ходит весь такой счастливый, у него же лучшее подворье в городе, и…

Пес, все это время прятавшийся поблизости, за кадкой с цветами, рванул вперед, взмыл в воздух и вцепился в плечо Эрину. Грохнул выстрел. Мимо. Больше зарядов не было.

Юна вырвалась из ослабевшей хватки, а Эрин взвыл от боли и отчаяния. Он бросился вдогонку, хотел достать нож, но пес не позволил: повис на плече и с беззвучным рычанием дергался всем телом.

Тем временем я выскочил на веранду, скатился по лестнице и оказался на брусчатке. Обернувшись, увидел, как сын каменщика наконец схватил разъяренного пса за шкирку, оторвал его от себя и со злобой швырнул в мою сторону. И тут же лицо Эрина исказилось ужасом. Он понял, что сделал, но изменить ничего не мог. Даже не успел крикнуть. Пес перелетел через порог, беззвучно скуля, кубарем скатился по ступеням мне под ноги. В следующее мгновение очертания дома поплыли. Он стал быстро развеиваться, исчезать. Внутри уже нельзя было ничего разглядеть. Ни мебели, ни Юны, ни Эрина.