Читать книгу - "Шайтан Иван 5 - Эдуард Тен"

сомнительным патронажем английского посла и что было страшнее всего, в причастности к покушению на цесаревича. Отец и Констанция оказались раздавлены этим ударом. Узнав, что сыну грозит каторга, лишение чинов, дворянства и всего состояния, князь Юсупов, привыкший повелевать, впал в лихорадочную активность. Он метался по столице, унижался в просьбах, использовал все связи, все свое немыслимое влияние… Но два дня отчаянных усилий принесли лишь горькие отказы и ледяное равнодушие. Система, которую он знал и в которой умел действовать, вдруг стала непробиваемой стеной. Великосветское общество, всегда относившееся к князю с завистью и недоброжелательством из-за его несметного богатства, независимого нрава и поступков, которые не понимали и не принимали, отвернулось. Не найдя ни поддержки, ни сочувствия, князь потерял последнюю надежду спасти сына. Отчаявшись, он вдруг вспомнил об услышанном разговоре о назначении графа Васильева начальником восточного отделения иностранной коллегии. Кругом только и говорили о зяте графа, казачьем полковнике Иванове, который спас цесаревича во время покушения. Во время своей службы в иностранной коллегии князь не раз встречался и даже работал некоторое время в Турции под руководством Дмитрия Борисовича. Борис Николаевич вызвал дочь и, дождавшись ее, поделился с ней своей последней надеждой на графа Васильева.

— Констанция, внучка графа Васильева, внебрачная дочь императора и жена полковника Иванова. Он спас цесаревича во время покушения. Молю тебя, Коста, постарайся уговорить ее помочь нам. Император благоволит ей.

Воодушевлённые надеждой, отец и дочь явились с поздним визитом к графу Васильеву.

Удивленный столь неожиданным визитом князя и его дочери, граф сразу догадался о его причине. Понимая, что последует неприятный для него разговор, тем не менее, граф вежливо принял князя. Он решил не отказывать князю сразу, а выслушать Бориса Николаевича. Они прошли в кабинет; его дочь Констанция была принята Екатериной.

— Простите меня, Дмитрий Борисович, за столь поздний и неожиданный визит, но чрезвычайные обстоятельства принуждают меня нарушить приличия. Я думаю, вам известно, что мой сын, Константин Муравин, арестован, обвиняется в покушении на цесаревича и участии в деятельности кружка «Патриоты России». Ему грозит каторга и лишение всех прав. Я могу поклясться, что он не мог участвовать в покушении на его высочество, цесаревича Александра, — я уверен в этом. Участие в кружке «Патриоты России», допускаю. Молодость, неокрепший ум, стороннее влияние. Дмитрий Борисович, все мы когда-то допускали подобные ошибки. Но такой приговор моему мальчику мне кажется слишком суровым. Умоляю вас, Дмитрий Борисович, помогите мне!

— Борис Николаевич, я понимаю вас и, поверьте, искренне сочувствую, — голос графа Васильева звучал доброжелательно, — но не знаю, как помочь вам. Силы мои в этом деле ничтожны.

— Дмитрий Борисович! — князь Юсупов резко вскинул голову, словно схватившись за соломинку. — А ваша внучка? Возможно ли умолить ее о заступничестве? — В его глазах, налитых кровью от бессонницы, горела последняя, отчаянная надежда. Все его несметные богатства, все связи при дворе оказались прахом. Сам император был непреклонен.

Граф Васильев смотрел на изможденное лицо князя. Он всегда относился к Юсупову с определенной симпатией, даже уважением. Особенно после того страшного неурожая в южных губерниях, когда Борис Николаевич, не дожидаясь указов, распорядился кормить всех своих крестьян за свой счет, все семьдесят тысяч душ! Тогда многие в свете шептались о «барской прихоти» или расчете, но граф видел в этом поступке редкое милосердие и истинное благородство. Семьдесят тысяч жизней, спасенных от голодной смерти. Этот подвиг милосердия, недоступный пониманию большинства, теперь вставал перед внутренним взором графа.

Он долго молчал, тяжело размышляя. Отказать сразу в такой момент казалось бесчеловечным.

— Борис Николаевич… — наконец начал граф, тщательно подбирая слова. — Просить содействия Кати… я не считаю сие благоразумным. Его Императорское Величество… — Васильев понизил голос, — … до сих пор не может простить ей той самовольной поездки на Кавказ и последовавшего замужества. Даже рождение правнука, увы, не смягчило его гнева. Обращение к ней сейчас может лишь усугубить и без того сложную ситуацию.

— Что же мне делать⁈ — вырвалось у князя глухим стоном. Он закрыл лицо дрожащими руками, и по его исхудавшим щекам покатились редкие, жгучие слезы беспомощности. — Боже… Все пути исхожены, все двери закрыты… Я… я не смог спасти сына… — Его голос сорвался, полный невыносимой муки: — Значит, я был плохим отцом… раз допустил это… допустил… — Слова перешли в еле слышимый шёпот.

Графу было тяжело смотреть на страдание отца. Он не сомневался в решимости Николая I покарать всех причастных к покушению на Александра и наказать жестоко и показательно.

— Хорошо, Борис Николаевич, я попробую вам помочь, — наконец сказал граф после длительной паузы. — Я постараюсь смягчить наказание для Константина. Ничего не обещаю, как говорил, возможности мои невелики. И если ничего не получится, прошу вас не держать на меня обиды.

— Что вы, Дмитрий Борисович, какие обиды! — встрепенулся князь. — Хоть что-нибудь, Дмитрий Борисович, я буду благодарен вам даже за попытку помочь мне.

— Я завтра же займусь этим. Сразу сообщу вам о положении дел.

Они расстались. Князь вызвал дочь, и они уехали во дворец Юсуповых.

Констанция выслушала отца и согласилась с ним не тревожить просьбами Екатерину. Она вспоминала разговор с Катей. Екатерина ещё до конца не оправилась от родов, была немного бледная, но от этого не потерявшая своей красоты. Они не были знакомы вследствие того, что Катя не любила светские увеселения. Констанция слышала множество слухов и сплетен по поводу столь вызывающих поступков Катерины. Но как-то не вникала в суть этих слухов и отнеслась к ним спокойно. Сейчас же она видела перед собой красивую, сильную, молодую женщину, способную идти наперекор всему светскому обществу, даже воле самого императора. Это впечатлило Констанцию. А когда она увидела сына Кати в руках служанки, красивой горянки в национальных одеждах, пришла в полный восторг. Попросила подержать его на руках, на что заметила недовольный взгляд горянки и жесткий отказ в её просьбе. При виде этого очаровательного малыша, с любопытными глазёнками смотревшего на Констанцию, у неё вдруг защемило сердце, и ей до слез захотелось стать мамой и держать в руках своего ребёнка. Она забыла обо всём на свете, наблюдая за тем, как Катя держит сына и тихо шепчет ему ласковые слова. Вошёл слуга и сообщил, что князь уезжает. Они ехали с отцом и молчали, думая каждый о своём.

На следующий день граф просил срочной аудиенции у генерала Бенкендорфа и был принят им.

—