Читать книгу - "Демон и Бродяга - Виталий Сертаков"

Тулеев очнулся и сразу понял, что очнулся не на родном, привычном айха, а в очень плохом месте. Совсем не там, куда он хотел бы попасть до своей естественной смерти.

Какое-то время он не чувствовал ни верха, ни низа, ноги беспомощно болтались в пустоте, в легкие вливался сухой, невероятно жаркий воздух, а во рту было кисло от прикушенного языка.

Но самое страшное – он ослеп.

А когда веки послушались, кое-как разлепились, Тулеев подумал, что лучше бы он этого не видел.

Десятки глаз цвета желтого янтаря пристально пялились на него со всех сторон. В первую секунду помертвевшему от ужаса Тулееву почудилось, что глаза свободно парят среди жидкой розово-лиловой каши, похожей на паутину. Это было гадко, но такие неприятные картинки умели вызывать опытные травники и знатоки дурманов. К примеру, давний недруг Повар Хо, этот коварный китаец, бежавший в тайгу от власти Гоминьдана. Он умел варить такие дурманы, что человек целую неделю ощущал себя стрекозой или бобром или застывал, как дерево…

Однако очень скоро Тулеев стал различать отдельные узлы лиловой паутины, убедился, что янтарные глаза слегка покачиваются, перемигиваются, но зрачки у них разные – горизонтальные и вертикальные, узкие, как лезвия ножей, и круглые, похожие на черные рты. Тулеев различал, как вздрагивает и сокращается вся лиловая паутина, окутавшая его тело, и сокращения эти подозрительно напоминали удары сердца.

Его поместили внутрь громадного живого существа, и существо это умело смотреть внутрь себя! Нос Тулеева оказался забит чем-то липким, приходилось дышать уголком рта. В воздухе словно растворили цементную взвесь, от нее першило в горле и рождались постоянные спазмы.

Вскоре обстановка изменилась. Шаман ощутил, что его переворачивают, розовые и лиловые нити расступились, из угрюмой дымчатой глубины надвинулось что-то серое, морщинистое, похожее на хобот слона. Серое, похожее на хобот, оказалось вблизи толщиной с мужской торс, оно повисло прямо перед лицом шамана, дохнуло отвратительной гнилью, так что Тулеев почуял вонь даже с забитым носом, и стало… раскрываться.

Морщинистая труба разорвалась на четыре части, словно разошлись лепестки цветка, и посреди, в самом центре этого чудовищного цветка, открылся рот.

– Радуйся… смертный червяк…

От страха Тулеев обмочился.

Он намеревался поскорее опять закрыть глаза и подождать, вдруг чудовищный сон прекратится, или вместо него, на смену, придет какой-нибудь другой сон… но оказалось, что вторично смежить веки стало невозможно.

Ему что-то вставили в глаза, нечто вроде острых щепок, и каждая попытка сморгнуть отзывалась лютой болью. Очень скоро глаза стали слезиться, затем началась нестерпимая резь, и через несколько минут шаман нерчинского улуса уже ни о чем не мог думать, кроме как об этой боли. Слюна страшного подземного чудища выжигала кожу на лице.

Тулеев стонал, еле сдерживаясь от крика.

– Так ты встречаешь меня… – произнес голос, звенящий, как сотни натянутых жил. – Последний из рода хоер тээшээ ябадалтай. Ты – последний уцелевший, кто искренне служит мне… Ты – слаб и труслив, но я сделаю тебя эзэном… Ты последний из рода тех, кто годен служить на две стороны, своей добровольной смертью ты откроешь путь. Ты станешь моим тушууром, кнутом для усмирения непокорных…

Тулеев хотел возразить, что вовсе не собирается раньше времени сходить в могилу… однако, стоило ему опрометчиво раскрыть рот, как между десен возникли такие же острые распорки. Словно две или сразу четыре жилистые, омерзительно-скользкие лапы растянули его челюсти, порвали губу и принялись пихать что-то в глотку.

– Ты жалок и слаб, червяк… – губы Эрлиг-хана шептали совсем близко. Иногда демон произносил давно забытые слова, и Тулееву приходилось только догадываться, что хотел сказать повелитель нижнего мира. – Ты урожденный удха, твой дед и отец камлали, и ты камлал и заступался за жалких и слабых червяков… но ты никогда не верил в меня, ты не верил, что я существую. В этом слабость вашего паршивого рода, вы – ублюдки, вскормленные гордой матерью землей и укрытые ласковым одеялом вечного неба… Никто из вас не верит в могущество духов. Ты настолько глуп, что ради тебя мне пришлось создать этот нелепый рот. Ведь вы, жалкие червяки, не способны воспринимать мысль без колыхания воздуха. Смешно… мне приходится убеждать трясущуюся плоть, мне приходится вспоминать ваш скудный язык, и только потому, что ваш ущербный мирок стал слишком… слишком ядовит для нас. Ткань между мирами ороговела, она не пропускала нас тысячи лет…