Читать книгу - "Время нарушать запреты - Марина и Сергей Дяченко"

– Типун тебе! – ударил я кулаком по столу. – Поминаешь еще, комсомолец! Лучше скажи, почему этот Велиар вас выбрал? Или ему Олена твоя понравилась?

Кивнул, к стене отвернулся. Значит, не ошибся я.

– Диду, мы же не верили, что все взаправду! А когда поняли… Я сбежал, Ленка не успела. Ее где-то прячут, грозят, что через два дня… Все понимаю, самому стыдно! Трус я, девушку свою бросил, тебя, старика, подставляю…

Поглядел я на него, подивился. И в кого Мыкола такой вырос? Вроде не в батьку, не в деда-прадеда. И не в прапрадеда тоже.

– Меня? Думаешь, сюда коза нострая пожалует по мою душу? Меньше надо итальянских фильмов смотреть, внучек. А что дивчину свою бросил, то и вправду негоже. Не бывало у нас в роду подобного сраму. Считай, все пращуры твои в домовинах сейчас корчатся.

Опустил он голову, лбом о скатерть ткнулся – да и заплакал. Что с такого взять?

– Ладно, – решил я. – Спрячу тебя, дурня, от греха. В хате посидишь, книжки почитаешь, поумнеешь слегка. Ярчак за тобой присмотрит, не пропадешь. А теперь давай-ка еще раз, с подробностями. Кому это там казачьей крови захотелось?

Вот уж не думал, что после партийного мне еще одно собрание предстоит. Но делать нечего. Повесил я на тын разбитый горшок, трещиной в сторону улицы повернул. Сумерки, конечно, не разглядишь ничего.

Однако, если подумать, так даже лучше. Кто надо – тот увидит.

2

– …Вот, значит, какая карусель, – подвел я итог. – Что делать станем?

Все у тетки Горпины собрались, не опоздал никто. И агроном товарищ Извиров, и Петро-тракторист, и Галька с фермы, и мельник Павло Захарыч. Хоть и не там мысли мои были, а все ж обрадовался. Порядок в танковых частях! Не зря воспитывал.

– И кто чего скажет?

Молчат, на меня смотрят. На меня – и на товарища Извирова. Встал наш агроном, шляпу снял, почесал между рогами.

– Чужая юрисдикция, дядько Мыкола. Строго сейчас с этим! Сами знаете, шаг влево, шаг вправо… В городе вообще – страх, меня туда святой водой не загонишь! А Велиар… Есть такой, только мне не по зубам.

Сказал, называется!

– А может, я ему просто глотку перекушу? Велиару этому? – вскочила Галька. – Я-то на клыки не жалуюсь!

Молодец, Галька! Огонь-дивчина, никакая осина не возьмет!

– Не поможет, – сморщился товарищ Извиров. – Губы опалишь, а ему разве что на здоровье. Из новых он, нахальных самых. Про обряд я тоже слыхал. Никакой это не обряд, не вызывают там никого. Зато власть свою над хлопцами и девчатами показывают, ужас наводят. И заодно кровью повязывают – намертво. Мы, конечно, пожаловаться можем, но…

– Негоже, ой негоже! – засопел Петро-тракторист, кудри, мокрые от речной воды, ероша. – Своих резать начали. Не по обычаям!

– Делать-то что будем? – напомнил я. – Бумагу писать поздно, не спасем дивчину. Какие предложения, уважаемый ковен?

Переглянулись, вновь на меня посмотрели. И так всегда. Привыкли, что за них старшой думает. А потом говорят, будто я инициативу давлю!

– Город большой, – неторопливо начал мельник Павло Захарыч. – Но притопить все-таки можно. Будет им Венеция!

– Дело! Дело! – зашумели все. – Покажем городским! Нечего обычаи ломать! Притопим!..

Особенно Петро горячился. Неравнодушен он к воде – особенно после того, как вместе с трактором с моста навернулся. А я свое думаю. Крепкий у нас в селе народ, но в таком скользком деле не одна голая сила нужна. Времена сейчас иные, на рожон не полезешь.

– Венецию учудить можно, конечно, – рассудил. – Но только на крайний случай. Не по обычаю, если ковен на ковен войной идет. Мыкола – он забота моя личная, вроде вендетты на Сицилии-острове. Потому иначе сделаем. Сам я в город поеду, а вы слегка подсобите. Вот чего надо будет…

– Спятил, старый? – ахнула тетка Горпина. – Как я тебе такое сварю? Бабка моя, даром что в самом Киеве на Лысой горе ученая, о том не знала, не ведала. И прабабка…

– Сваришь, – говорю. – Причем в лучшем виде. Думаешь, когда в сорок седьмом году за тобой приезжали, легко мне было тебя, неразумную, спасать? Ворожила бы сейчас оленям на Таймыре. И чтоб без ошибок!

Думал у Мыколы жипсы позаимствовать для пущей достоверности, но потом в затылке почесал: не мое. Надел костюм-бостон, галстук узкий, в Москве двадцать лет назад купленный. В зеркало погляделся: хорош казак!

Калитку закрывать не стал. Лишь Ярчаку, серому кобелю, пояснил, что к чему.

– Справишься? – спросил.

– Не боись, дядьку! – оскалился он в ответ. – И хлопца не выпущу, и чужих не впущу. Не впервой!

3

Прямо с автовокзала я в городскую баню поехал – самую большую, которая банно-прачечный комбинат «Чайка», рядом с ракетным заводом. Снял отдельный номер, кости от души распарил, а затем достал скляницу, что мне тетка Горпина вручила.

Признаться, боязно было слегка. Если совсем честно, то не слегка даже. И старуха промахнуться могла, и здоровье мое уже не прежнее. Но делать нечего. Бой так бой, словно опять под Курском!

Эхма! Одним глотком выпил.

И – рвануло! Вроде как в танке, когда снаряд внутрь прорывается. Песня такая есть, про то, что жить хочется, а вылезать мочи нет. Горит, пылает все вокруг, черным пламенем обволакивает…

Выжил.

К зеркалу не без боязни подходил. Взглянул, снова взглянул…

Эх! Мимо!

То, да не вполне. Подвела соседка, пенсионер республиканский! Справный хлопец получился, не спорю. И лет ему – мне! – как моему Мыколе, и росту его, и в плечах такой же. Даже лицо похоже. Если мельком глянуть, не отличишь.

А все-таки не Мыкола. Не спутаешь. Другой хлопец, сразу видно.

Ругнул я тетку Горпину, Почаевский крест помянул и понял, что план мой главный стратегический дымом развеялся. Значит, на запасной переходить надо.

Застегнул пиджак, поправил галстук.

Ничего!

Шинок я увидел сразу, едва с троллейбуса сошел. Точно как Мыкола описал: парк с деревьями, скамейки железные, народ собак выгуливает. Хитрое место! Посмотришь – вроде все как обычно; только стоит шинок вместе с парком прямиком на костях. Бывшее кладбище, лучше не придумаешь. Знает дело Велиар!

И не шинок это, понятно. Даже не кафе, не бар. Зовется – «Гандэлык». От такого слова и перекреститься можно.

Толкнул я дверь стеклянную, отвел в сторону бамбуковую занавеску – и к стойке. Время вечернее, народу изрядно собралось. Все молодые, в жипсах, так что на мой костюм-бостон поглядели с интересом. И я на них посмотрел. Не просто – со значением.

Отвернулись.

Пристроился в очередь, достоялся, хотел по привычке горилки спросить, но вовремя вспомнил, чего внук объяснял. Иные тут нравы.