Читать книгу - "Французский палач - Крис Хамфрис"

— Но с галеры? — взвыл Фуггер. — С корабля смерти?

Бекк встала на колени рядом с ним, обхватила его за плечи и, поймав взгляд мечущихся глаз, заставила его смотреть ей в глаза.

— Этот корабль идет на войну, со всеми ее опасностями. Для меня «опасность» — другое название счастливого случая. Если ты хочешь чего-то достаточно сильно (ты не сказал мне, чего хочет Жан Ромбо, но я вижу, что его желание не уступает даже моему), тогда все возможно. Все, что можешь сделать ты…

— Все, что могу сделать я, — это сдержать свое слово. — Фуггер почти перестал дергаться и задумался. — Он рассказал мне об одном городе среди виноградников. Он знает его по итальянским кампаниям. Один человек, который у него в долгу, содержит там постоялый двор. Название города — Монтепульчиано.

— Монтепульчиано? Знаю. Недалеко от Сиены. Так что у нас с французом была одинаковая идея: если мы потеряем след Чибо здесь, то последуем за ним в его берлогу.

— Значит, теперь нам туда? Мы будем ждать их в Монтепульчиано?

Бекк встала и подошла к двери конюшни. Огненный шар солнца изливал раскаленный свет на наковальню города. Щурясь, Бекк сказала:

— Ты должен хранить верность своему слову так, как считаешь нужным. Но я обязан выполнить обещание, которое дал намного раньше.

— Но Жан…

Не оборачиваясь, она бросила:

— Я обещал, что буду следовать его дорогой только до тех пор, пока нам по пути. Теперь Жан встал на такую дорогу, по которой я не могу пойти за ним. Я должен вернуться на свою собственную. — Тут она повернулась к Фуггеру и увидела, что он снова начал дергаться. — Но мы с тобой можем ехать вместе, Фуггер. Пока что наши дороги совпадают. Если мы продадим лошадей, то сможем заплатить за проезд до Ливорно на корабле. Оттуда до Сиены всего день езды.

Молодой человек почесал свою рыжую бородку, а потом медленно встал.

— Ну что ж, Демон, похоже, какое-то время мы последуем за другим человеком. Веди нас, храбрый юный господин. Пойду продам наших животных.

Птица и человек ушли, уводя с собой лошадей. При виде Фенрира, все еще скулящего по своему хозяину, у Бекк заныл живот, и она поняла, что это возвещает начало кровотечения. Одна из причин, по которой она избегала общества, — ежемесячное женское проклятье. В такие дни ей еще труднее было сохранять маску.

— Провизия, — пробормотала она, обращаясь не только к себе, но и к псу.

Она потрепала его за уши и вышла из конюшни, но тут новый приступ боли заставил ее скорчиться. Сейчас ей хотелось только свернуться в калачик и несколько дней не просыпаться. Однако эта боль напомнила ей о Жане и о том, что он сейчас испытывает гораздо более сильные муки. Она вдруг живо представила его себе: как он стоит с мечом на плече, как смеется. Это заставило ее улыбнуться. Наверное, опять женские чувства, решила она. При этой мысли она выпрямилась и пробормотала старинное еврейское проклятье, которое должно было отогнать боль.

* * *

Жана привела в чувство качка, а еще — вонь и барабанный бой, который он ощутил внутри головы еще до того, как услышал.

— Полегче, приятель. Ешли ты очнулся — ты работаешь. Ешли ты работаешь — мы работаем тоже. Ты ведь не хочешь уштроить такое швоим новым шобратьям, правда? Мы ведь только вштретилишь.

Шея! Жану припоминалось, будто кто-то попытался свернуть ему шею и оторвать голову. Его веки с трудом поднялись — и взгляд заполнила картина подвижного мира парусов и такелажа. Этот новый мир мерно поднимался и опускался. Очертания лица на фоне неба то появлялись, то снова исчезали. У него спазматически сократился желудок, и его едва не вырвало, когда кто-то взял его за плечо и заставил резко опустить голову вниз.

— Прояви вошпитанношть, приятель. Так-то вот, ко вшему оштальному.

Когда первые спазмы прошли, Жан совершил ошибку и снова открыл глаза. Под ним в море гнилостной жижи, усеянной содержимым его собственного желудка, плавали рыбная голова и островки того, что могло быть только экскрементами. Там происходило движение в такт качке корабля. Жан попробовал отвернуться, но тут его снова вывернуло. Приступы рвоты повторялись снова и снова, горло наполнилось едкой желчью, которая сильно его обожгла. Как он теперь увидел, разлагающаяся жидкость занимала всю поверхность палубы. В поле зрения оказались еще ноги, погруженные в жижу, — десятки ног, разбивавших ее на потоки, как бревна, нарушающие течение реки.

— Тебе получше, приятель? Нет-нет, полежи минутку, шделай одолжение. Думаю, наш и так шкоро выжовут. Ешли ветер не ушилитша.

Жан попытался что-то сказать — и не смог. Он неопределенно взмахнул рукой, и перед ним снова возникло то же лицо, такое загорелое и сморщенное, что определить его возраст было невозможно. Над беззубой пещерой рта топорщились серебряные усики.

— Шея бешпокоит? Похоже, тебя ш вишеличы шняли. Шлишком ришковал, да, шынок? Ну, теперь ты — шлуга его величештва короля Франшишка. Или раб. Тебе волошы еще не трогали, так что пока не шкажешь.

Снова упав на скамью и пытаясь понять эти странные слова, Жан начал медленно осматриваться.

«Я на корабле. Я лежу на скамье, на ноге у меня цепь, а на коленях лежит весло. Кругом движение, а где-то позади меня бьют в барабан, ближе… ближе к корме корабля. А я прикован спиной к нему».

Он начал считать удары барабана. После шести загремели цепи, и все встали. На восьмой послышался свисток, а потом множество гребцов с хрипом рухнули обратно. Когда они упали, корабль рванулся вперед, а барабанный бой начался снова.

Жан оказался как раз под парусом, который прямо у него на глазах выгнулся, наполняясь ветром. Чей-то голос крикнул:

— Дыханье святого Христофора! Суши весла!

Немедленно послышался рокочущий звук: весла втянули и положили на колени передних гребцов. Ритмичный бой прекратился.

Гребцы, окружавшие Жана, тяжело дыша, распрямляли усталые руки и ноги. Большинство были совершенно голые. Кое-где можно было заметить рубахи из мешковины, но по большей части от непогоды их ничто не защищало. На Жане все еще оставалась та одежда, в которой он попал на корабль, но она была измарана, особенно штаны — мокрые и неудобные. Он решил осторожно от них избавиться, и это привлекло к нему внимание, как и предупреждал его пришепетывающий сосед.

— Так-так. Значит, мой господинчик уже выспался!

Немолодое лицо, почти полностью скрытое под седеющей бородой, волосами и кожаной повязкой на глазу, нависло над ним. На голом пузе тошнотворно качалась змея.

— Может, теперь ему хочется позавтракать? Немного хлеба с молоком или, может, вина?

Эти слова были встречены заискивающим смехом. Особенно усердствовал толстый гологрудый матрос слева от лохматого; к нему быстро присоединились и беззубый сосед Жана, и двое других с той же скамьи. Только более молодой мужчина, сидевший у конца весла, молчал, не поднимая головы.