Читать книгу - "Сила рода. Том 4 - Павел Вяч"

До пятого ранга путь относительно лёгок, но выше в одиночку подняться практически нереально. Поверьте, судари, даже самый упёртый гимназист меняет своё мнение после первой же практики!»

И хоть помнил я их на удивление хорошо, не сказать, что был согласен на все сто процентов.

Да, без Клана или на крайний случай команды добиться серьезных вещей нереально.

Но для того, чтобы встать во главе своего рода нужно для начала дожить до этого светлого момента.

И раз я волей судьбы и чьих-то интриг оказался в остроге, нужно взять отсюда по максимуму!

Желудок снова призывно заурчал, напоминая о том, что неплохо было бы и перекусить, но я пока его проигнорировал.

Пока есть возможность поработать со стелой, нужно пользоваться моментом.

Любоваться своей статистикой у меня не было ни сил, ни желания, поэтому я перешел к самому важному на данный момент:

Сила рода (третье колено)

Сконцентрировав внимание на этой скупой строчке, я почувствовал, как меня окружает холод, и… увидел.

Ближе всего ко мне стояли отец и дядя.

Папа, как обычно, чуть сутулился и по-доброму улыбался. Дядя же, напротив, смотрел строго и даже требовательно.

За ними стояли дедушки.

Деда Юра, или Юрий Данилович. Электрик, пасечник, дачник.

Этот человек мог построить всё, что угодно, начиная от теплицы, до собственного дома с просторным подполом.

Дед Серафим или Серафим Фёдорович. Сибиряк, военный и лесник.

Про него я много не знал, поскольку жил он в другом городе, но отлично помню, как во время стычки с Алыми он хладнокровно отстреливал одного наемника за другим.

За дедушками стояли мои прадеды.

Данила Иванович, на чьей груди висели медали за Великую Отечественную.

Насколько я помню по рассказам деда Юры, во время войны он получил три ранения, но дошел до Берлина и дожил до капитуляции фашистской Германии.

Умер он, если не ошибаюсь, от заражения крови буквально через несколько недель после парада Победы.

Рядом с ним стоял Иван Дмитриевич.

До войны он работал учителем словесности где-то в Беларуси, и во время войны остался верен своему долгу. Не только успешно партизанил три года, но и без устали учил безусых ещё мальчишек грамоте.

Целых три года он с товарищами устраивал засады, отстреливал фрицев, а умер глупо — нарвался на голодного медведя.

Чуть сбоку от него стоял молодцеватого вида капитан в советской гимнастерке.

Артём Олегович — танкист. Родом из Николаева, досрочно закончил военное училище и успешно воевал два года под Москвой. Самой заветной мечтой прадеда было дойти до малой родины и освободить от фашистов сначала родной Николаев, а затем и Киев.

Увы, но мечта прадеда так и осталась неисполненной. В сорок третьем году он сгорел в танке во время третьей битвы за Харьков.

Рядом, плечо к плечу, стоял седой Фёдор Петрович.

Доктор, хирург, спасший не одну сотню жизней. Погибший в сорок четвертом из-за просчета командования.

Основные части успели продвинуться далеко на запад, и полевой передвижной госпиталь двигался без положенного охранения — ведь тыл же!

Ну а группа вермахта, вырвавшаяся из окружения и прорывающаяся к своим, не устояла перед лёгкой целью — колонны с раненными и медперсоналом.

И, если бы можно было отказаться от чьей-то памяти, я бы точно выбрал именно Фёдора Петровича, даже несмотря на полезные навыки военного хирурга.

Слишком больно было смотреть на то, как немецкие части чуть ли не в упор расстреливают из автоматов безоружных раненных, а по автобусам и поводам с тяжелыми бьют зажигательными снарядами…

Теперь я знаю каково это — закрывать собой совсем ещё молоденького лейтенантика и смотреть в бездушные глаза нелюдей.

И чем дольше я смотрел на своих прадедов, тем больше историй раскрывалось у меня в памяти. Будто… будто я их уже знал, но забыл, а сейчас вспоминал.

Я стоял и смотрел на своих прадедов, ни один из которых не вернулся с войны, а на моих глазах наворачивались слёзы.

В той войне, которую я увидел не было Чести, и совершенно точно понял, что если оставить всё, так, как есть, то точно такая же война захлестнет сначала княжество, а потом и мой родной мир.

Потому что эти взгляды были очень похожи: фашистского пулеметчика и ксура в силовой броне.

Будто… будто смотрели на нас как на насекомых…

— Не допущу, — пообещал я, глядя на свой род, сквозь выступившие слёзы. — Война — удел Воинов. И я обещаю…

— Не спеши, — прервал меня прадед Фёдор Петрович. — Ты не можешь обещать то, что от тебя не зависит.

— Но…

— Построй больницу, — попросил Фёдор Петрович. — Мертвых не вернуть, но можно спасти живых.

— Академию военную открой, — согласно кивнул танкист Артём Олегович. — Только не для всех. Бери только людей войны. Неважно воин он или Воин.

— Но сначала школу, — Иван Дмитриевич блеснул стеклами очков. — Локальные конфликты — конечны, но война с безграмотностью — бесконечна. Ведь случится или нет очередная война зависит от того, как мы воспитываем своих детей…

— Производство не забудь, — подсказал Данила Иванович. — Знал бы ты, Миш, сколько хороших людей полегло из-за некачественных консерв или заклинившего движка.

Я молча кивал и глотал слёзы, никак не в силах выдавить из себя словечко.

После вчерашнего я уже считал себя матерым волкодавом, возомнил о себе невесть, что, искренне поверил, что я сильнее, умнее… лучше остальных.

Но сейчас, принимая память своих прадедов, я понимал, что по сравнению с тем, через что довелось пройти им, я… школьник и есть.

Диверсии, постоянный стресс, общение с другими партизанами, предательство из-за мешка картошки, пытки, допросы, побег…

Ежедневный бой, начинающийся с артиллерийских обстрелов, а заканчивающийся саперной лопаткой, скользкой от вражеской крови…

Свистящая рядом смерть, оглушительные попадания вражеских снарядов, контузия и глухота, которой никого не удивишь и, наконец, горящие заживо люди в заклинившей стальной коробке…

Смерть. От ран, из-за неудачных операций, из-за недостатка перевязочного материала. В какой-то момент ты настолько к ней привыкаешь, что даже не боишься летящей в тебя пули.

За спиной так и подуло холодом, а я ощутил мерзкие объятья костлявой, её леденящие пальцы, подбирающиеся к груди.

— Куда! — властно прикрикнул Фёдор Петрович, тая вслед за остальными прадедами.

— Пшла отсюда! — дед Юра шагнул ко мне, гневно нахмурив брови.