Читать книгу - "Пробный шар - Вячеслав Рыбаков"

— Соображаешь, чем пахнет? — спросил он хрипло и попробовал бутылочку щекой. — Сейчас папа тебя накормит.

Услышав слово «накормит», она завозилась, пытаясь выпростать руки из-под укрывавшей ее рыхлой горы.

— Папа, — отчетливо сказала она, когда человек перегнулся к ней над сеткой кровати. Поспешно зачмокала, скривилась — горьковато, — но ни на миг не выпустила соску, только смешно морщилась, вразнобой перебирая мышцами маленького лица.

— Вот умница, — приговаривал человек, свободной рукой поддерживая пушистый теплый орешек ее головы. — Вот молодец… Как славно кушает…

Она все-таки высвободила руку, он стал запихивать ее обратно, он и теперь боялся, что она простудится. Не сбавляя темпа, она шумно дохлебала последние капли, отодвинула его руку и, удовлетворенно смеясь, вцепилась крохотными пальцами в щетину на его подбородке. Он ткнулся в гладкую кнопку ее носа, потерся лбом, щеками — она хохотала, повизгивала.

— Гу-гу-гу. У кого это носик такой маленький? У кого это ручка такая тепленькая? Гли-гли-гли! Ну, будет, будет, не балуйся, а то молочко обратно выскочит.

Он так и стоял, пока пальцы ее не разжались и рука не упала. Она уснула, как тонет камень. Он опустился на стул рядом с кроваткой, сжался, точно ожидал удара. Ее дыхание, отчетливо слышное в морозной тишине, стало затрудненным, легонечко булькнуло на выдохе и разорвалось. Скорчившись, он ждал — но она не дышала. Он не мог поверить, что все случится так просто. Но она не дышала. Фонарик угасал час за часом, вот уже лишь нить красновато тлела — она по-прежнему не дышала. Он встал — оглушительно скрипнул стул, — попятился, сбил на пол кастрюлечку со своей последней водой. От грохота, казалось, лопнули уши. Надсаживаясь, едва не падая от усилий, откинул, уже не боясь ничего снаружи, массивную крышку люка, и внешний воздух холодным комом рухнул вниз.

Шумные порывы морозного, сладковатого ветра привольно перекатывались в темноте. Под ногами — ковер и осколки. Сколько же здесь рентген? Вслепую сделал несколько шагов; ударившись о косяк, выбрался из гостиной в коридор. Ведя рукой по стене, добрался до наружной двери и изо всех сил оттолкнул ее от себя.

Он едва устоял. Ледяной поток, наполненный хлесткой снежной крупой и пеплом, словно водяной вал, ударил в грудь, ободрал лицо. Человек вскинул руки, заслоняя глаза, и только теперь бутылочка выпала из окостеневших пальцев — со стеклянным стуком, едва слышным в реве ветра, она скатилась по невидимым ступеням. Где-то неподалеку протяжно скрипели платаны. Слепота была нестерпима, до крика хотелось хоть на секунду разорвать ее — или выцарапать себе глаза.

Истертый, избитый ветром, он дополз до гаража. Скуля от бессилия, долго не мог попасть внутрь. Замерз замок, у двери намело. Протиснулся. Залез в машину. Захлопнул дверцу, отсекая влетавшие в кабину вихри, и от блаженства на несколько минут потерял сознание.

Когда он уже отчаялся завести мотор, мучительное урчание стартера в какой-то раз все же сменилось мягким рокотом, нелепо уютным в этом аду. Машина преданно дрожала, как всегда. Машина была жива. Человек включил фары и, захлопнув лицо ладонями, закричал от свирепой боли, от беспощадного удара света. Перед намертво зажмуренными глазами пульсировало ослепительное изображение — изломанные деревья с примерзшими к ветвям тряпочками листьев и черные, сникшие цветы в снегу и пепле.

Струи поземки летели навстречу, косо пересекая шоссе. Машина вспарывала их, колеса то и дело скользили по ледяной крупе, зависали, отрываясь от покрытия, и тогда ревущая буря грозила смахнуть машину с дороги. Некоторое время человек бездумно соблюдал рядность; потом, когда фары высветили днище опрокинутой громады контейнера, ушел влево и со странным чувством мертвенного освобождения пустил разграничительный пунктир под кардан. Один раз где-то далеко — за городом, за мысом, в открытом море — полыхнула долгая голубая зарница. Что-то горело? Взорвалось? Или война еще шла? Он обогнал окаменевшую колонну армейских грузовиков и бронетранспортеров — многие перевернулись, свалились с шоссе, когда на них обрушилось… что? Вокруг выступов на корпусах крутились снежные вихри. Он притормозил — машину слегка занесло и долго волокло боком. Прикрывая лицо, вышел наружу. Ветер ошеломлял, душил, незастегнутое пальто рвало плечи, взлетая к затылку. Влез в один из кузовов. Смерзшейся грудой лежали ледяные манекены в полевой форме. Некоторые успели достать противогазы, некоторые даже успели их надеть. Выдрал из груды один автомат, потом другой. Волоча в каждой руке по автомату, доковылял до машины. Снегопад усиливался, — бешеная, сверкающая пляска в лучах фар, и тьма вокруг.

Город не очень пострадал. Видимо, бомба взорвалась где-то южнее, в районе химкомбината — поговаривали, что там выполняют заказы военного ведомства. Наверное, оттуда и тянуло странным сладковатым угаром. Часто приходилось разворачиваться у завалов, у перевернутых автобусов и машин. Один раз автомобиль будто въехал на каток; всю улицу, и бог знает сколько еще улиц, залила лопнувшая канализация. Его опять сильно занесло, он едва не врезался в растоптанный девятиэтажный дом, прокопченный долгим пожаром. Здесь он тоже предпочел вернуться и поискать объезд.

По знакомой лестнице поднялся на третий этаж. Поставил автомобильный фонарь на пол, долго возился с ключами — не слушались пальцы. Потом не открывался замок. Наконец вошел. Словно бы вышел обратно на улицу. Здесь, за столь надежно запертой дверью, здесь, где всегда еще с порога охватывало чувство тепла, уюта и покоя, выла и вихрилась та же пурга, опаляла щеки, стены обросли серыми от пепла сугробами, и край пола — неровный, иззубренный — обрывался в пустоту. Там несся снежный вихрь, глубинно мерцая от света фар внизу. И она, присыпанная пеплом и снегом, лежала лицом вниз на полу кухни, и кастрюля из-под супа лежала в полуметре от ее головы, и кусочки мяса, моркови, сельдерея вмерзли в твердую, заиндевелую кипу волос.

Тесть был, как всегда, в кабинете. Здесь часть стены внесло внутрь, и она, раскрошив книжный шкаф и письменный стол, распалась на несколько плоских обломков. Трещины были плотно забиты черным снегом. Из одной неловко торчали пальцы, сжимавшие шариковую ручку. Человек едва не разорвал себе руки в тщетных попытках сдвинуть обломки, потом вернулся на кухню, осторожно оторвал от пола жену — на одежде и на обожженной щеке ее торчали тоненькие, неровные крылышки мутного льда. Он обломал их и, зацепив двумя пальцами фонарь, вышел на лестницу. Прислонив жену к стене, аккуратно запер дверь.

У машины, мерно мурлыкавшей на холостом ходу, он оглянулся на дом. Была какая-то запредельная насмешка в гротескно решетчатой обнаженности сотен одинаковых клеток. Вон там жил кибернетик, в которого жена одно время была влюблена, вон там, где смятое пианино свесилось в пургу. Вспоминая, как ревновал, он открыл дверцу и хотел, как всегда, усадить жену рядом с собой, но она не помещалась, она замерзла, вытянувшись. Он уложил ее на заднее сиденье.

Возле магистрата новая мысль пришла человеку в голову. Крепкое, старинное здание, фасадом обращенное к северу, удивительно уцелело. Уцелели почти все стекла. Уцелели рвущиеся, хлопающие по ветру флаги по обе стороны парадного подъезда. Тормозя, человек проехал мимо ушедшей в снег важной машины; внутри темнел, запрокинувшись, ледяной манекен шофера — он так и не дождался пассажира. Обдирающая, как наждак, пурга ворвалась в кабину. Визгливый грохот распорол шипение и завывание, летящие клубы снега озарились пульсирующим оранжевым светом. Приклад колотился о плечо. Беззвучными призрачными водопадами стекла фасада срывались в пляшущую мглу, один из флагов вдруг отделился от стены и, напряженный, как парус, косо полетел вниз. Короткий красный огонь выплескивался из дула. Глаза слепли от леденеющих на щеках слез, руки свело судорогой — но от ужасающей пошлости, претенциозности происходящего его тошнило.