Читать книгу - "Оторва. Книга шестая - Ортензия"

с декабристами, ссылку одну, другую. Как император его ненавидел и, чтобы унизить Пушкина, в 1834 году пожаловал ему один из низших офицерских чинов — камер-юнкера, что вызвало ярость поэта. Ну и, конечно, поведала про дуэль со всеми смачными подробностями. По ходу прочитала несколько стихотворений с выражением в голосе и закончила на трогательной ноте: 29 января 1837 года, зацепив вскользь диван, на котором умер поэт, и мундир со следами крови.

Все слушали, затаив дыхание, а под конец несколько девчонок, кстати, из Прибалтики, даже пустили слезу. Захотелось узнать: когда замполит рассказывал о моей героической гибели, кто-нибудь ещё, кроме Люси, бился в истерике? Ведь именно этих прибалтийских комсомольцев спасала, которые через каких-то двадцать пять лет станут совершенно недружественными элементами. Это ведь сейчас они — комсомольская элита своих республик, а потом будут демонстративно сжигать партбилеты.

Почувствовала, как Люся пнула меня кулачком в плечо, и встрепенулась.

— Ева? — Светлана Игоревна смотрела на меня вопросительно.

— Что? — поинтересовалась я.

— А где ты всё время витаешь? — она улыбнулась. — У тебя какое стихотворение любимое?

Я пожала плечами.

— Я не очень люблю стихи, вот Люся обожает их.

— Мы только что слушали стихи, которые читала Люся. Уже все что-нибудь рассказали, может, и ты вспомнишь интересное об Александре Сергеевиче? Или тебе не нравится литература?

Надо же, все уже высказались, а я как-то только рыженькую запомнила. Хорошо задумалась.

— Ну так что? Будешь зарабатывать баллы своей команде?

— А за это ещё и баллы дают? — невольно вырвалось у меня.

— Ну конечно. А ты разве не знаешь? Кстати, за такой интересный разбор о Шерлоке Холмсе я добавила вашей команде 5 баллов.

— А сколько максимально? — спросила я.

Светлана Игоревна улыбнулась.

— Можно принести своей команде даже 100 баллов, но для этого нужно очень хорошо постараться. К примеру, рассказать историю, связанную с Пушкиным, о которой мало кто слышал, — и, вероятно, увидев в моих глазах блеск, добавила: — Только не придумывать ничего. Я пушкинист-литературовед и знаю об Александре Сергеевиче всё.

— Любопытно, — я вернула улыбку, — но то, что я знаю, вы, вероятнее всего, нигде не читали, и проверить здесь, в лагере, мои слова будет невозможно, хотя я приведу факты, мимо которых невозможно пройти.

Светлана Игоревна улыбнулась ещё шире.

— Поверь, это невозможно. Я знаю всё.

— Хотелось бы, конечно, побиться об заклад, но не знаю, что за это потребовать, — я пожала плечами, — разве что освободить меня от остальных кружков, не снимая с нашей команды баллов.

Закинула удочку, а вдруг клюнет. В интернете столько баек, вполне правдивых, витало, да ещё подкреплённых такими подробностями, что, помнится, сама начала сомневаться. Учитывая, что проверить некоторые факты проще простого, я, помнится, запаслась терпением и полезла гулять по сайтам, с каждой новой минутой, проведённой в интернете, убеждаясь, что под этой, на первый взгляд абсурдной выдумкой, кто-то сумел заложить прочный фундамент.

А мне-то всего лишь требовалось кинуть зерно сомнения в неокрепшие умы школяров и пошатнуть мировоззрение преподавателя, чтобы избавиться от дальнейших подобных обсуждений.

В мою сторону развернулись все, и Викторас удивлённо произнёс:

— А что это за история? Ты на самом деле располагаешь информацией или Ваньку валяешь?

— Может, я Виктораса валяю? Почём ты знаешь? — парировала я.

— Потому что про Ваньку — это связано с детской игрушкой-неваляшкой, а Викторас — такой игрушки нет.

— Ладно, уел, — согласилась я, — но нет, не валяю. Моя история — это бомба! И её никто из вас не слышал.

— Ого! — посыпались выкрики с разных сторон. — А что за история? Расскажи!

Я глянула на Светлану Игоревну, которая продолжала ухмыляться, уверенная, что ничего нового мне не может быть известно.

— Но мы ведь не каждый день будем говорить о Пушкине, — сказала она, когда все притихли. — Каждый следующий кружок будет добавлять знаний. К примеру, в следующий раз у нас будет два занятия о Льве Николаевиче Толстом и его романе «Война и мир». И, учитывая, что вам в десятом классе предстоит написать несколько сочинений, наши кружки будут очень познавательны. Обсуждая роман, можно узнать много нового.

Я пожала плечами. Хотелось сказать, где я видела это произведение вместе с обсуждениями, но за такое комсомолку Бурундуковую прямо здесь предали бы анафеме, поэтому вздохнула и сказала:

— Я читала «Войну и мир» несколько раз и твёрдо убеждена, что ничего нового не услышу, а у меня есть, честно говоря, пара дел, которые необходимо закончить.

— Несколько раз читала «Войну и мир»? — парни и девушки стали возбуждённо переглядываться друг с другом, а рыженькая Оля спросила:

— А зачем ты читала несколько раз?

Ну и что им ответить? Первый раз я осилила роман, когда мне было четырнадцать лет, и решила, что сделала это слишком рано. Второй раз — когда начали изучать в школе, но и после этого осталась масса вопросов. Нет, я написала сочинение, всё как положено, вот только так и не поняла — зачем его преподают в школе? Мне в тот момент казалось, что через весь роман сквозит ненависть к русскому народу. Пятьсот с лишним персонажей, но единственный, кто назван положительным, — был Наполеон. Я прочитала ещё несколько раз, думая, что просто до меня не доходят слова между строчек, но каждый раз убеждалась в своей правоте. Кто бы знал, сколько литературы я перелопатила на разных языках, чтобы выяснить, как вообще этот роман увидел свет. И вот только тогда мне стало многое понятно. Но об этом я могла бы поспорить в XXI веке, но не в 1977 году, когда Толстого тут боготворят.

Я и фильм смотрела, половину которого сделали о военных баталиях. А по сути, если собрать все страницы, где речь идет о боевых действиях, их окажется меньше, чем красочных описаний обеда в семье Ростовых: какие блюда, сколько гостей, сколько слуг обслуживало горстку аристократов.

А если взять любого персонажа по отдельности и выписать на отдельный листок всё, что о нем написано на протяжении всего романа, можно прийти только к одному выводу: каждый главный герой — мерзавец, подлец и трус. Нет в романе ни одного русского витязя.

В принципе, я одного все же вычленила, но вся беда была в том, что остальные мои одноклассники именно его называли трусом, подлецом и мерзавцем.

Последний раз я