Читать книгу - "Что там, за дверью? - Павел Амнуэль"

— Прекрасно, — сказал Бронсон. — А тебе?

— Я всегда сплю, как убитый, — сообщил Кервуд. — Никогда не вижу снов.

— Это замечательно, — с облегчением вздохнул старший инспектор. Похоже, Стефан не подозревает, что он выходил вечером из дома и вернулся только… Во сколько же он вернулся? Неважно.

— Мне нужно позвонить, — сказал Бронсон, когда с сосисками было покончено, кофе выпито, а сигара, предложенная Стефаном, выкурена в полном молчании.

— В Ярд? — догадался Кервуд.

— Нет, — покачал головой Бронсон.

Будучи человеком дисциплинированным, Кервуд не стал задавать лишних вопросов. Телефон стоял на тумбочке у двери, и Бронсон назвал телефонистке номер, который помнил наизусть. Трубку долго не поднимали, наконец старший инспектор услышал знакомый голос:

— Слушаю.

— Вилли, — сказал он, — это Майк. Как дела, дружище?

— Отлично. Рад тебя слышать, Майк.

— Сегодня у тебя нет лекций, Вилли?

— В субботу? — в голосе звучало недоумение.

— Прекрасно. Тогда садись на лондонский поезд, только не на экспресс.

— Что-то случилось, Майк?

— Купи билет до Блетчли-менор, это маленькая станция на половине пути до Лондона, буду ждать тебя на перроне. Когда ты можешь выехать?

— В одиннадцать ноль пять, — без запинки произнес голос в трубке. — Полагаю, это действительно важно.

— Да. До встречи, — сказал Бронсон и положил трубку.

— Вилли? — спросил Кервуд. — Кто это? Я его знаю?

— Это замечательный человек, — сказал старший инспектор. — Вильям Стэплдон. Профессор философии и физики в Ливерпульском университете. Мы с ним знакомы… Сколько же лет мы знакомы с Вилли Стэплдоном? Ну да, с пятнадцатого. Он пацифист и не пошел служить, когда его призвали. Работал в госпитале, а я лежал там с ранением, на фронте мне прострелили ногу, она до сих пор ноет при перемене погоды…

— Стэплдон, — пробормотал Кервуд. — Мне кажется, я уже слышал это имя. В двадцать втором, на суде по делу Фишмана, Стэплдон выступал как эксперт.

— У тебя замечательная память, Стефан, — с удовлетворением произнес Бронсон. — Если кто-то и сможет понять, что происходит в доме сэра Эндрю, то это Вилли Стэплдон. Ты позволишь привезти его сюда?

— О чем ты говоришь, Майк? Ты же видишь — места у меня достаточно!

* * *

Поезд из Ливерпуля прибыл по расписанию, из вагона вышел только один человек — среднего роста сухощавый мужчина с удлиненным лицом и большими ушами, в аккуратном твидовом костюме темно-синего цвета. Стэплдон держал в руке небольшой плоский чемоданчик, где, как предположил Бронсон, скорее всего, находились книги, которые профессор читал в дороге. А может, он предавался размышлениям, глядя в окно, и сочинял очередную статью о природе мироздания.

— Надеюсь, — весело сказал Стэплдон, — ты сорвал мне уикенд по очень серьезной причине.

— Это Стефан Кервуд, — представил Бронсон бывшего коллегу. — Стефан, познакомься с Вильямом Стэплдоном, профессором философии…

— Меня чаще называют Олафом, — прервал Бронсона Стэплдон. — Этим же именем я подписываю свои работы.

— Добро пожаловать, Вильям… Олаф, — сердечно произнес Кервуд, обмениваясь с гостем рукопожатиями. — Может, Майк вас зря потревожил. Я, честно говоря, не вижу причины… Но в любом случае, сельский воздух…

— Поехали, — сказал Бронсон и забрал у гостя чемоданчик. Судя по весу, там действительно были книги. Или кирпичи, но никак не смена белья и зубная щетка.

В машине молчали, Бронсон обдумывал, в каких словах станет рассказывать старому приятелю то, что самому при свете дня представлялось выдумкой и результатом алкогольного опьянения. С другой стороны, крепко приложились они с сэром Эндрю уже после того, как…

— Красиво у вас, — сказал Стэплдон, выходя из машины. — Я всегда мечтал жить в деревне. Здесь хорошо думается. Тишина. Ливерпуль — шумный город.

После сытного обеда, когда были выкурены сигары, а воспоминания о госпитале святого Марка и помощи Стэплдона в деле Фишмана пошли по третьему кругу, Бронсон сказал:

— Я расскажу удивительную историю, Вилли, и очень надеюсь, что тебе в ней хоть что-нибудь окажется понятно. Стефан, извини, ты тоже услышишь это впервые, я вчера вечером ходил к сэру Эндрю…

— Знаю, — кивнул Кервуд. — Я стоял в саду, когда вы разговаривали в гостиной. Ничего не слышал, но видел, что вы рассматривали картины, а потом пили. Домой я вернулся минутой раньше тебя и не хотел мешать…

— Узнаю полицейского, — усмехнулся Бронсон. — А я, видимо, стал сдавать, мне и в голову не пришло, что ты за мной следишь.

— В чем дело, господа? — спросил Стэплдон. — Майк, объясни мне, о каких картинах речь и почему твой друг Стефан следил за тобой, как за преступником?

— Скорее, как за человеком, которому, по его мнению, угрожала опасность, — сказал Бронсон. — Видишь ли, Стефан полагает, что сэр Эндрю Притчард — убийца. А по-моему, он — фокусник, задумавший какую-то мистификацию. Возможно, оба мы ошибаемся. Свое мнение ты выскажешь после того, как узнаешь, что произошло в доме сэра Эндрю прошлой ночью.

* * *

— Жаль, — пробормотал Кервуд, когда Бронсон закончил рассказ (не забыв упомянуть о количестве выпитого виски и о том, как он едва не сломал себе шею, возвращаясь домой в темноте), — жаль, что меня с тобой не было. Вдвоем мы обнаружили бы…

— Ничего бы вы не обнаружили, Стефан, — возбужденно сказал Стэплдон. Он ходил по комнате кругами, натыкался на мебель, потирал ушибленные места, но все равно ходил, причем все быстрее — видимо, сообразно с ускорением мыслительного процесса, так, во всяком случае, полагал Бронсон. — Скажите честно, вы полицейский и знаете сэра Эндрю не первый год: у него есть склонность к мистификациям?

— Ни в коей мере, — твердо сказал Кервуд. — Я скорее готов допустить, как многие в деревне, что сэр Эндрю убил эту женщину, человек он вспыльчивый…

— Как выглядела леди Элизабет в последние дни? Была бодрой, вела себя естественно или…

— Нет, — поворачиваясь в кресле, чтобы не выпускать Стэплдона из поля зрения, сказал Кервуд. — Она выглядела уставшей, на прошлой неделе, это было дня за три до той пятницы… У тетушки Терезы случился приступ астмы, и ее внук побежал в усадьбу Притчардов, чтобы позвать леди Элизабет. Обычно она говорила «Да, я вижу, сейчас все будет хорошо», и несколько минут спустя приступ действительно прекращался. Все к этому привыкли, и потому мальчишка был поражен, когда леди Элизабет сказала: «Извинись перед мамой, Генри, я сегодня не в форме».

— Так-так, — сказал Стэплдон. — Об этом эпизоде вы не вспомнили, когда леди Элизабет исчезла?

— Нет, — пожал плечами Кервуд. — Какое отношение…