Читать книгу - "Альтер эво - Анастасия Александровна Иванова"

Вчерашний разговор вышел кошмарным. Хотя не то чтобы сильно долгим: Майе показалось, что спустя час ворона Марк начала уставать, а спустя два уже едва ворочала… У ворон вообще есть язык или как?

– Может, тебе водички? – спросила Майя, видя, как ворона широко и беззвучно разевает клюв.

Судя по реакции вороны Марка, ему было не до водички. Он успел кое-как проскрипеть, чтобы она была добренькой и взяла его на ручки, что Майя и сделала, после чего птица в ее ладонях как-то обмякла, ослабла, закатила глаза и, кажется, едва не померла. Но через миг встрепенулась, тут же яростно забила крыльями и, не сказав худого слова, усвистала прочь с балкона в ближайшие ясени.

Майя возвращается в офис, где ее уже дожидается оптимистически настроенный клиент. Майя подозревает, что этот оптимизм никак не связан с ожиданиями по поводу услуг, предоставляемых фирмой. Вероятнее всего, клиенту просто нравится типаж невысоких кудрявых турецко-семитских девушек с крупными чертами лица. Как раз из-за таких клиентов у Майи обычно бывают проблемы на работе. А на деле даже и не из-за них, а из-за того, что Майя до сих пор наивно считает, что должна делать ее – работу свою, – а на самом деле должна она (сотни менеджеров не могут ошибаться) повышать клиентскую удовлетворенность.

Сегодня у нее исключительно мрачный взгляд на вещи. Видимо, из-за сожалений о сделанном. То есть о несделанном. Надо было идти с Давидом вчера, когда все так хорошо и вроде как даже само собой складывалось, когда она чувствовала, что все в итоге будет как надо, что все получится.

До абсурдного разговора с вороной, в общем.

Майя до сих пор не понимает, верить ли собственному сознанию или списать все на очередной приступ (в прошлый раз она именно так и поступила, хотя для обычного ее репертуара говорящая зверушка – сюжет уж очень нестандартный). Сперва ворона Марк молчала, вроде как не зная, с чего начать. Потом сказала, что она собирает информацию, что это ее работа, и что ей нужно кое-что узнать у Майи, но она толком не знает, что именно. Что узнать это – тоже часть ее работы, понимает ли Майя это?

Майя понимала не вполне, но вороне явно трудно было выкаркивать из себя длинные объяснения, так что пришлось, пожалев птицу, кивнуть.

Супер, сказала ворона, тогда давай так: сперва он, Марк, задаст Майе несколько вопросов. А потом, если Майя захочет, она тоже спросит у него о чем-нибудь.

Майя с некоторым любопытством согласилась, но вопросы вороны Марка не сказали ей ровным счетом ничего. Знает ли она человека по имени Язепс Старков? Известно ли ей о существовании тех, кто добывает информацию, вроде него, Марка? А о тех, кто отличается от других тем, что слишком много знает об устройстве мира? Слышала ли она что-нибудь об альтернативно-эволюционной теории? А она точно не знает Язепса Старкова – может, хоть краешком уха, в газете, в новостях, – нет? Совсем нет?

Через десять минут ворона разочарованно прошлась туда-сюда по столику и пару раз тюкнула клювом деревянную рейку столешницы. Майя постеснялась сказать, что тонировка была дорогая, и лучше бы Марк слетал до ближайшей ветки, если уж ему так приспичило. Почему-то у нее и правда возникло ощущение, что ворона подумывает слинять, не выполнив свою часть сделки.

Но тут Марк распушил перья на горле, несколько раз моргнул черными бусинками – вороны очень странно моргают – и недовольным тоном предложил ей спросить что-нибудь. Только не очень много. Он не железный.

– Откуда ты? – подумав, спросила Майя.

И понеслась.

– Майя, что такое с тобой? Ночью недоспала?

Лира с улыбкой щелкает пальцами у нее перед носом, Майя выныривает из своих мыслей, обнаруживает себя у кулера со стаканчиком в руке и тут же торопливо натягивает улыбку сама. Улыбку в офисе не снимают, она символизирует Радость, получаемую от Энергичной и Полной Жизни, притом что Майя знает – Лира ее ненавидит, и Лира знает, что Майя знает, и от этого ненавидеть ей еще приятней.

В итоге ворона оказалась не вороной, а носителем сознания человека по имени Марк. Марк жил в параллельном мире, но иногда наведывался в соседние, чтобы почерпнуть там кое-какие сведения. Он был что-то типа частного детектива. В его мире откуда-то взялись какие-то паладины – по всему выходило, что из какого-то еще другого, третьего, мира, хотя Марк и утверждал, что перемещаться в своем теле невозможно, это противоречит всем законам инфофизики, – и эти паладины научили кое-кого вот так вот мотаться в соседние миры.

– А почему вы называете их альтернативами? – ошарашенная Майя спрашивает о том, что на деле интересует ее меньше всего.

А-а-а, вот тут сейчас начнется самый жестяк. Это как раз связано с той самой теорией. У Майи в мире идея мультивселенных была уже хоть кем-то озвучена?

– Была, – подтвердила Майя, которая не лыком шита, в кино ходит и книжки тоже иногда почитывает.

Ну вот. У них тоже была. Но потом у каких-то ботаников… это не в смысле специальности, в этом смысле они были, кажется, морскими биологами, – в общем, у этих ребят, которые много бухали с физиками и информатиками, внезапно прорезалось новое видение. Они экстраполировали… Короче, увидели, как можно объяснить мультивселенную. Потому что с самого начала звучало, конечно, круто – «мультивселенная» – но совсем непонятно было, грубо говоря, с хера ли.

– С хера ли что? – не поняла Майя.

С хера ли вся эта катавасия разветвляется – и, стало быть, удваивается, – в каждой точке выбора, то есть каждый микроскопулечный миг. Если на каждом стремящемся к нулю интервале времени происходит удвоение вселенского материала, то объем этого материала начинает стремиться к бесконечности со стремящимися к бесконечности скоростью и ускорением – неужели такой механизм в работе мироздания не кажется Майе нелепым? Откуда такая щедрость, такой размах – и, главное, чего во имя-то?

Но это уже не нелепо, если допустить, что после ветвления сохраняются не обе ветки. А только наиболее жизнеспособная. Что значит «жизнеспособная», лично он, ворона Марк, затрудняется ответить. Хотя очень много религиозного народа в его мире жизнь кладет на то, чтобы определить критерии и рамки этой жизнеспособности. Есть мнение, что жизнеспособность – религиозный народ говорит, например, «добро» – связана со сложностью. То бишь с информационной насыщенностью. Но реально никто из людей в том, что́ есть благо с точки зрения Вселенной, не шарит, а шарят только паладины,