Читать книгу - "Попрыгун - Дмитрий Карпин"

«Зелен еще», – усмехнулся про себя Пернатый Змей.

Кецалькоатль снимает с пояса черный жертвенный нож, вытесанный из обсидиана, высоко поднимает руки в ритуальном движении. Толпа замирает, стихает и с восхищением взирает на владыку, объятого солнечным светом. А в глазах жертвы ужас. Нож резко опускается, вонзается в грудь паренька-индейца, тот кричит, стонет, а Кецалькоатль с улыбкой наслаждения вспарывает грудную клетку. Хлещет кровь. Жертва бьется в агонии, а Пернатый Змей извлекает из вспоротой груди еще бьющееся сердце и высоко поднимает его над собой. Толпа ацтеков взрывается восхищенными криками, она ликует, она полностью предана своему владыке:

– Кецалькоатль!

– Кецалькоатль!

– Кецалькоатль!

И Кецалькоатль доволен.

«Это и отличает человека от животного, – думает Пернатый Змей, – животное убивает из страха или ради пропитания, а человек… человек может убивать просто ради удовольствия… получая высшее наслаждение в каждой секунде агонии своей жертвы».

И Кецалькоатль получает это наслаждение, он полностью счастлив, ведь это его мир, мир, живущий по его законам и правилам, мир, где он – истинный хозяин!

А ведь когда-то все было совсем иначе, и великий Пернатый Змей был всего лишь Володькой Курочкиным, и что такое высшее счастье, он не знал. С детства он был несчастлив, рано потерял мать, остался с отцом, пьяницей и садистом, который избивал сына по любому поводу и просто ради удовольствия. В школе его не любили, одноклассники издевались, дразнили из-за дурацкой фамилии и часто давали взбучку. В общем, детство и юность прошли в полном несчастье и жажде мести. Но отомстить Володька не мог, одноклассники были сильнее, отец тоже, зато были те, кто помладше, при возможности Курочкин научился выпускать гнев на мелкоте. А еще зверюшки. Маленькие, пушистые, беззащитные твари. Однажды юный Володька обнаружил в подвале соседскую кошку с котятами, только-только раскрывшими глазки. Сначала он не знал, что с ними делать, долго-долго наблюдал, обходил стороной, пока мать-кошка не ушла по делам. Тогда Володька взял одного котенка и принялся его гладить, но тот начал пищать, кричать и звать мамку, это очень не понравилось Курочкину, противный кошачий писк разозлил его. И Володька сдавил котенку горло, тот захрипел, постарался царапаться, но вскоре затих, сердечко перестало биться, дыхание иссякло, а голубые глазки остекленели. Так Курочкин впервые отнял чью-то жизнь, и это ему чертовски понравилось. Он ощутил силу и власть, а еще ему очень понравилось метание жертвы, ее молящий взгляд, предсмертная покорность и агония, когда жизнь покидает тельце и глаза становятся стеклянными. Вслед за первым котенком в жертву наслаждения Володьке последовали и остальные. Затем он выкинул их трупики и с чувством неимоверного счастья, будто прикоснувшись к чему-то тайному и волшебному, стал ждать кошку. Нет, кошку он не убил, хотя и собирался это сделать, но метания по подвалу бедного создания, молящее мяуканье, призывающее откликнуться потерявшихся котят, заставили Володьку отказаться от этой мысли. И опять же нет, он не пожалел мать в ее горе, а познал еще один вид наслаждения – видеть, как безутешно страдают другие. Нет, таких убивать не стоит, таким лучше сохранить жизнь, чтобы продлить их агонию и, соответственно, собственное удовольствие.

Потом еще было много котят, щенят, крольчат и даже одна канарейка, но с возрастом наслаждение от предсмертной агонии зверюшек перестало приносить то первоначальное удовольствие, и душа стала желать чего-то большего. Первой человеческой жертвой Курочкина пал его отец-садист, Володька просто задушил его во сне подушкой, страстно ощущая, как человек, принесший ему столько горя, пытается цепляться за жизнь, машет руками, старается скинуть с себя сына, а затем трясется, испуская дух от нехватки кислорода. После этого он уже смог смотреть отцу в глаза. Да, лишать жизни разумного человека оказалось куда приятней, чем безмозглое зверье, до конца и не осознающее, что с ним пытаются сделать. В этот день Курочкин понял, чему он хочет посвятить жизнь.

Но для начала следовало как-то обеспечить себе хорошее прикрытие, и Володька, а он всегда считал хитрость своим главным талантом, пошел служить в милицию. Так начались его две карьеры: одна в милиции, а затем в полиции, где он старался сильно не выделяться и слыть обычным средним, но честным сотрудником, и вторая – карьера Кровавого Змея, а именно так в Челябинске нарекли нового страшного маньяка, распарывающего жертв на лоскуты, отрезающего им части тела или же вырезающего внутренние органы, на память. К слову, прозвище Кровавый Змей Курочкин придумал сам и подкинул его журналистам. Змеи из-за их хитрости, скользкости и молниеносности всегда нравились ему гораздо больше всех остальных тварей, и он причислял себя к их числу. И он был хитрый Змей, рядящийся под Орла Правопорядка. Такая жизнь ему нравилась, и Володька Курочкин был полностью счастлив. Но вдруг все в одночасье изменилось, и в тот момент, когда Кровавый Змей приготовился вонзить острый нож в грудь обнаженной, застывшей от бешеного страха девчушки, что-то произошло. Курочкин с силой опустил нож, с дрожью в чреслах и замиранием сердца предчувствуя, как тот вонзится в трепещущееся подростковое тельце, но вместо упругой плоти клинок вошел в сырую землю. Володька обомлел, выпучил глаза, закрутил головой по сторонам – вместо привычной тайной каморки под гаражом, он на коленях сидел посреди самых настоящих джунглей. «А ведь грибы я сегодня не употреблял», – ошеломленно подумал Курочкин и вдруг услышал за спиной шорох. Он вскочил, резко обернулся и офигел. Перед ним стояли полуголые люди, лишь в одних набедренных повязках, зато с самыми настоящими копьями и луками, которые сейчас были угрожающе нацелены на Володьку. «Во попал! – подумал Курочкин и отбросил нож. «Надо показать, что меня не стоит бояться», – соображал Володька. Курочкин медленно расстегнул рубаху, чтобы показать, что он безоружный. И индейцы вдруг ахнули, они вылупились на его грудь, где располагалась татуировка змеи с раскрытой пастью, и стали что-то лопотать на забавном языке, а потом вдруг все как один бухнулись на колени и принялись кричать во всю глотку:

– Кецалькоатль!

– Кецалькоатль!

– Кецалькоатль!

Так Володька Курочкин оказался у истоков своей третьей карьеры, сделавшись верховным божеством ацтеков – великим Пернатым Змеем.

И вот уже больше года он наводил в Теотиуакане собственные порядки. Его носили на руках, ему поклонялись, ему приносили дары и, что самое главное, жертвы. Этот ритуал по принесению жертвоприношений сделался центральным событием в жизни Теотиуакана, и ацтеки, что радовало, быстро втянулись в это кровавое зрелище, считая, что раз этого хочет бог, то так и должно.

И вот Пернатый Змей поднял над головой еще бьющееся сердце убитого юноши-индейца, и толпа преданных рабов вновь взорвалась ликующим криком:

– Кецалькоатль!

– Кецалькоатль!

– Кецалькоатль!

Пернатый Змей ухмыльнулся, поднес сердце к губам и укусил словно яблоко. «О-о-о, все боги ацтеков, как же это приятно – впиваться зубами в еще бьющееся сердце жертвы, извлеченное из груди собственноручно, когда на тебя смотрят тысячи твоих подданных и восхищаются каждым твоим движением». Кецалькоатль откусил кусочек, ощутил вяжущий, но приятный вкус свежей теплой крови и сырого мяса, а затем откинул сердце в сторону, позади в страхе тряслись еще девять человек, и заставлять их ждать Пернатому Змею искренне не хотелось.