Читать книгу - "Надежда победителя - Дэвид Файнток"

– Просто потрясает воображение, сэр, сами попробуйте. Пульт управления как на обычном боевом корабле, а вот экран! Компьютер показывает на нем рыб как… ну прямо как настоящих! Четкость потрясная! Когда попадаешь в гадину лазером, внутренности так и брызжут!

Я порадовался новому тренажеру, хотя снова увидеть чудовищных рыб, пусть даже ненастоящих, желания не испытывал.

– Обязательно испробую этот тренажер, правда, в стрельбе я не очень силен… – Тут мне пришлось прервать рыбную тему, и слава Богу. К нашему столу спешила дежурная.

– Докладывает гардемарин Сандра Экрит, сэр. Вам звонит адмирал Дагани.

– Хорошо. – Я поднялся, махнул рукой подчиненным, чтоб не вставали, подошел к телефону у двери столовой. – Сифорт слушает.

– Одну минуту, адмирал Дагани пока занят, – сообщил его адъютант.

Минута шла за минутой, а голоса Дагани в трубке не появлялось. Я переминался с ноги на ногу, чувствуя себя под любопытными взглядами кадетов не в своей тарелке. Нехорошо получается: начальник Академии ждет у телефона, как мальчик на побегушках. Наконец, мои мучения закончились.

– Сифорт? – послышался голос Дагани.

– Да, сэр.

– Хорошо, что я сразу нашел вас. Позвоните сенатору Боланду, ладно? А то он так беспокоится о своем сыне.

– Вы только для этого звоните? – изумился я. – Не разыгрываете меня?

Адмирал умолк. Пауза затянулась, казалось, до бесконечности. Что за чепуха?

– Я не шучу, капитан Сифорт, – вынырнул он наконец из задумчивости. – Дело в том, что сенатор Боланд не смог с вами связаться, хотя звонил несколько раз, вот я и обещал ему помочь. Расспросите сержанта, выясните все и позвоните Боланду. Обязательно! Я проконтролирую.

– Есть, сэр. – Что еще мог я ответить на приказ? Это единственно возможная реакция.

– Почему бы вам не позволить его сыну хоть изредка звонить домой? – продолжал наглеть Дагани. Совсем рехнулся он, что ли? Не дождется!

– Я подумаю над вашим предложением.

– Не взбрыкивайте, Сифорт! – вспылил адмирал. – Комитет Боланда выбивает нам деньги!

– Знаю, – по возможности ледяным голосом процедил я.

– Кстати, чуть не забыл… Насчет тех программ, что вы привезли в бортовом компьютере «Виктории». Наши программисты от них в экстазе, мол, огромный прорыв в науке об искусственном интеллекте, и собираются перепрограммировать бортовые компьютеры всех кораблей.

Моя физиономия расплылась в улыбке. Значит, Вильям, компьютер орбитальной станции Надежды, трудился не зря. Это он придумал новые программы и перед гибелью записал их в память бортового компьютера «Виктории», которого назват Биллом.

– Сифорт, постарайтесь облегчить сыну Боланда пребывание в Академии. Боланд отблагодарит нас. Как говорится, рука руку моет.

– Слушаюсь, сэр.

Обратно к столу я брел в задумчивости. Аппетит пропал. Дернул же меня черт согласиться с Дагани! Нельзя создавать тепличные условия сынку сенатора, не правильно это! Ко всем кадетам отношение должно быть одинаковым.

После ужина я сразу пошел к себе в кабинет, плюхнулся в кресло. За окном темнело. Настроение было паршивым. Если я начну расспрашивать сержанта Ибареса о Роберте Боланде, он воспримет это как намек на то, что сынку сенатора надо делать послабления. Это не прибавит ко мне уважения. Хуже другое – остальные кадеты сразу заметят особое отношение к Роберту и начнут его презирать. Своим неуместным вмешательством сенатор только поссорит сына с товарищами. Но выхода нет. Приказ есть приказ. К тому же я обещал адмиралу.

Тренькнул телефон.

– Я уже кое-что проверил и нашел немало интересного, – сообщил Толливер. – Позвольте…

– Не сейчас! – гавкнул я и бросил трубку. Звонят тут всякие, нигде от них нет покоя! Я вскочил, начал расхаживать по кабинету. Едва раздражение спало, снова заверещал телефон. Чтоб вы все провалились! На этот раз звонил из моей собственной приемной дежурный гардемарин Гутри Смит. – Сегодня больше не пропускай ко мне звонков! – рявкнул я.

– Есть, сэр. Но это ваша жена.

– Тогда другое дело. – Я нажат кнопку, переключив линию на свой телефон. – Анни?

– Привет, Никки. Я только что говорила с доктором О'Нейлом, он сказал… В общем, я решила позвонить тебе.

– Правильно сделала, я так соскучился по тебе.

– Как у тебя дела? Дрючишь кадетов? – хихикнула она.

Наконец-то у нее хорошее настроение!

– Пытаюсь. – Мне ужасно хотелось забросать ее вопросами, но я решил сдерживаться, чтоб случайно не испортить ей настроение.

– Никки, знаешь, в последние дни мне как-то не по себе, иногда мне хочется, чтобы ты приехал, забрал меня куда-нибудь в такое место, где мы ляжем в кровать.

– Прилечу в любое время, могу прямо сейчас!

– Нет, не надо приезжать, совсем не надо. Понимаешь, мне этого хочется только иногда, а всегда хочется совсем выздороветь, вот тогда приезжай.

– Может быть, без меня ты никогда не выздоровеешь? – с надеждой спросил я.

– Да, точно. Не знаю, ей-богу, не знаю. Понимаешь, мне просто хотелось услышать твой голос.

– Анни, я люблю тебя.

– И я тебя люблю, Никки, но хочу побыть без тебя. Можешь ты это понять?

Как же так? Странно как-то. Поколебавшись, я сказал правду:

– Нет, лапочка, этого я понять не могу.

– Ох, Никки, – простонала она. Я почувствовал угрызения совести.

– Лапочка, я все понимаю…

– Я еще подумаю об этом, может, звякну тебе через несколько дней, может, даже завтра.

– Хорошо, любовь моя.

– Ну, пока.

Она положила трубку, и я почувствовал страшное одиночество.

Через несколько минут я нашел в себе силы встать. Надо было выполнять обещанное – поговорить с сержантом Ибаресом о сыне Боланда. До отбоя оставалось еще пятнадцать минут. В ожидании, пока кадетов загонят в койки, я начал прогуливаться у казарм.

Из холла имени Райта выбежал кадет, встал лицом к стене. Я узнал его: Джеренс Бранстэд.

– За что тебя наказали? – полюбопытствовал я.

– Я, сэр, просто…

– Давай, докладывай капитану, – прикрикнул на него вышедший из казармы сержант Радс. – Добрый вечер, сэр.

– Я постигаю науку не дерзить старшим, сэр, – четко доложил Джеренс.

– И сколько ты будешь постигать эту науку, кадет? – строго спросил Радс.

– Сколько скажете, сержант.

– Полночи, для начала, думаю, хватит.

– Так точно, сэр!

Мне не следовало вмешиваться в воспитательный процесс, но уже было поздно. Пришлось изобразить строгого начальника Академии.