Читать книгу - "На краю империи. Камчатский излом - Сергей Щепетов"

– Для тебя, наверное, хлеб – лакомство?

– С чего бы? Я ж не приученный к нему смолоду. Иное дело, что куль муки на Камчатке – богатство великое!

Митька потихоньку трезвел на морозе, радовался заработанным деньгам, сожалел о муке и при этом никакой благодарности к своему «спасителю» не испытывал. Он прекрасно знал, что начальство обычно сурово наказывает командиров, у которых подчиненные гибнут «по дурости». По логике служилого получалось, что лейтенант Чириков своего начальства боится больше смерти.

* * *

За прошедшую зиму в Верхнекамчатском остроге кое-как приспособились встречать и провожать гостей. Рядовых всех мастей помещали в наскоро срубленную длинную казарму, мелкое начальство распределяли по домам местных жителей, а для больших начальников отремонтировали брошенную избу, превратив ее из «черной» в «белую». На печь с трубой пришлось истратить весь острожный запас кирпичей.

Жить в тесноте и суете Митьке не нравилось, однако нужно было улучить момент, чтобы рассчитаться с лейтенантом. Получать деньги при людях он не хотел: свои же казаки обязательно попытаются украсть или отнять. Через пару дней после приезда он решился-таки постучаться в офицерскую избу. Однако дома никого, кроме Савелия, не оказалось. Денщик же встретил гостя как старого знакомого: пустил в дом, усадил на лавку, налил кружку кипрейного кваса и велел ждать. Сам же продолжал возиться у печи. Между делом разговорились – о государевой службе, конечно.

Митька рассказал о притеснениях и тяготах, которые терпят казаки от начальства – десятников, пятидесятников, заказчиков, приказчиков и комиссаров. Обычно главных начальников присылают на год. За это время им нужно до отказа набить свою мошну, а там хоть трава не расти. Потому простым людям год от года взятки приходится давать все больше: по своим делам куда съездить захочешь – плати, избу починить надо – плати, дров навозить – плати. Коли не заплатишь, тебя аккурат на это время или в караул поставят, или ушлют куда по казенной надобности. А соболей да лис все меньше и меньше – за ними камчадалам теперь далеко ходить приходится. И это еще полбеды. Которые иноземцы близ русских живут, те в разум входить начали – цены прознали! За нож или топор они ныне не дают сколько скажешь. А жалованье-то служилым и по три, и по пять лет не платят…

Солдат только посмеялся над казачьими жалобами. Он доходчиво объяснил, что на самом деле они тут – на Камчатке – как сыр в масле катаются. Правда, не объяснил, что такое сыр и масло. Вот у солдат служба так служба! Забрили тебя по молодости в рекруты, и, считай, на всю жизнь. Кто в строевых частях, тот служит, каждый божий день от света до света во фрунт стоит, строем в ногу ходит, с ружьем эксерсисы исполняет, по команде встает, по команде ложится. Нужду справляет – и то по команде… Чуть что не так – по морде, а то и в шпицрутены сквозь строй. Корм всегда казенный – с общего котла. По такой жизни, ежели куда далече отправят, иной раз случается облегчение, а бывает и хуже.

– Тута главное, штоп командир незлобивый был, штоп с пониманием к людям, – закончил рассказ солдат. – Меня вот сподобил Господь при Лексее Ильиче быть, дык не нарадуюся!

– Добер твой Ильич-та?

– Прям так и не скажешь… Зело строгий: сам службу блюдет и от других того требует. Однако чтоб пороть кого прочим в острастку, по мордасам бить или без корму оставить – не припомню такого. О людишках своих он завсегда печется – иной раз себе в убыток. Оттого и не в милости он у немцев-то наших.

– Прям ангел Божий, а не человек! – усмехнулся Митька. – Сколь лет землю топчу, а таких не видывал! Всяк себе на уме, всяк о своем интересе думает. А кто супротив того интересу – тот и враг.

– Так-то оно так… – вздохнул Савелий. – Я и сам немало дивился, как Ильичу служить начал. Мнится мне, что он антирес свой через службу имеет. Ежели, дескать, не воровать, приказы честно сполнять, то уж государыня за усердие пожалует – от щедрот по-царски!

– А может, с того все, что православный он, что веру нашу блюдет? – предположил Митька. – И образа у него в красном углу – все по-человечьи!

– Эх, кабы все православные по-божески жили! – покачал головой солдат. – Вот, помнится, был у нас унтер…

Дослушать солдатскую байку Митьке не довелось – вернулся лейтенант, и денщик кинулся принимать у него шубу и шапку.

– Давай, Савелий, на стол накрывай, – устало скомандовал Чириков. – Да тарелу вторую поставь – гость у нас.

– Эт хто ж будет, ваше благородие? Неужто…

– Да не пугайся! – рассмеялся лейтенант. – Вон, Митрий у нас сегодня столуется.

– Эк!.. – крякнул солдат. – Может, вина подать прикажете?

– А что, это дело! – одобрил идею Чириков. – Налей нам по чарочке.

Среди прочего в тот вечер Митька отведал удивительное кушанье. Видом оно напоминало хлеб, а вкус был незнакомый. Заметив недоумение гостя, лейтенант пояснил, что это и есть хлеб, но из чистой пшеницы – ничего в него не добавлено. После трапезы, желая польстить хозяину, Митька стал рассказывать, что на Камчатке народ чистый хлеб не печет, поскольку зело накладно. Экономии ради в муку в большом количестве подмешивают тертые корешки или сушеную рыбу. Лейтенат вдруг погрустнел и вздохнул:

– А мы этого добра навезли много тысяч пудов – считай, со всей Сибири собрали. Только чует мое сердце, не проесть нам столько… Впрочем, – тут же спохватился офицер, – не твоего ума это дело.

– Так вы эта, ваш-бродь, бумагу мне пропишите каку ни на есть, – деликатно перешел к делу Митька. – Што, мол, десять рублев мной по закону получены. А то ить у нас тут, сами знаете…

– Уже знаю, – вздохнул Чириков. – Посиди малость, сейчас напишу.

Митька, однако, не остался сидеть, а подошел к столу и стал подсматривать, как лейтенант работает пером. Он увлекся этим зрелищем, придвинулся совсем близко и даже склонился над плечом Чирикова. В конце концов тот не выдержал:

– Да что ж ты в ухо-то мне дышишь?!

– Виноват, ваше благородие… – пробормотал служивый, не отрывая взгляда от строчек. – А вот, кажись, я прописан!

– Где?!

– Да вот же: Мит-рей.

– Пальцем не тычь, замараешь же! – убрал лист лейтенант. И вдруг спохватился: – Погоди-ка, ты что же, грамоту знаешь?!

– Откуда ж нам знать-то, ваш-бродь? – засмущался служилый. – Мы ж люди малые, нам того не потребно… Тока вот буквицы знаю некоторые и прописать их могу.

– Да не ври!

– Ей-богу, не вру, ваш-бродь, – заверил Митька – хоть спытайте! Тока не шибко гладко у меня выходит. А буквицы мне писчик шпанберговский показал – за десять лис.

– Степан, что ли? Да какой он писарь?.. – усмехнулся Чириков. – Ладно, вот сейчас закончу и проверим, что ты можешь!

Когда лист бумаги был полностью покрыт Митькиными каракулями, лейтенант заставил его читать. Оказалось, что этого служилый, по сути, не умеет, но учится буквально на глазах – начинал страницу мекая и бекая, а закончил уже бойко по слогам. В конце концов Чириков сжалился над распаренным, измученным Митькой и вынес свой вердикт: