Читать книгу - "Солнце полуночи. Новая эра - Андрей Дашков"

В общежитии ему была отведена расположенная на нижнем уровне отдельная комфортабельная камера с сортиром, телевизором, персональным компьютером и тренажером. Похоже, Картафил не возражал против того, чтобы немного отдохнуть. Он и раньше был немного не в себе, а в изоляции сделался законченным придурком. За пару тысяч лет он сдвинулся от скуки и все не мог дождаться «человека с крестом».

В остальном это был приятный молодой мужчина, выглядевший на тридцать с небольшим. Иногда в голове Лизаветы даже возникали очень нехорошие мыслишки насчет того, как там у него обстоят дела с… Ну, вы понимаете. В таких случаях она тут же бросалась в Красный уголок замаливать грешок.

Дьякона же интересовало совсем другое. Он пытался умертвить пленника всеми мыслимыми способами. Постепенно это превратилось в навязчивую идею. Были испробованы яды, веревка, пластиковая взрывчатка, утопление в ванне с кислотой, нажатие на особые точки, длительное замораживание, барокамера с вакуумным насосом, обезглавливание, расчленение дисковой пилой с последующим сжиганием останков в доменной печи, пропускание через промышленную мясорубку, списанную с колбасного завода, растерзание сворой голодных стаффордширских терьеров… Все напрасно. Каждый раз Картафил воскресал целым и невредимым в том самом месте, откуда отправлялся в последний путь по специальной кольцевой. Иногда «восстановление» происходило мгновенно, иногда в течение суток.

Дьякон нанял биолога, который подтвердил полную идентичность ДНК пленника до и после эксперимента. Выводы можно было делать разные, на любой вкус. Если Картафил был глюком, то это означало, что Орбитальный Контроль существовал как минимум два с лишним тысячелетия. И кем тогда был Сам… Страшно подумать!

Кроме того, возникал неразрешимый в принципе вопрос: где гарантия, что дьякон — не глюк? И все остальные — тоже, просто за компанию?.. Самсон Могила действовал исходя из отсутствия таких гарантий. Иногда он почти чувствовал себя уродливым порождением чьего-то больного воображения…

А подопытный кролик проявлял потрясающий стоицизм. Чудовищные предсмертные страдания не прошли для него даром, но и не сделали бóльшим параноиком, чем он был до этого. Он смиренно относился к ним как к неотъемлемой части наложенного на него проклятия…

Упорный и неумолимый дьякон раздобыл где-то рентгеновский источник и облучал пленника в течение нескольких суток, экспериментируя с интенсивностью и длиной волны жесткого излучения.

С момента окончания последнего опыта прошло чуть больше суток. Картафил скончался в страшных муках от молниеносной лучевой болезни. По распоряжению дьякона труп был захоронен членами секты в специальном саркофаге на первом городском кладбище (это была одна из его излюбленных шуток — на идиотские вопросы о смысле жизни дьякон неизменно отвечал: «Все ответы — на первом городском»).

* * *

Истомившаяся в одиночестве Лизавета взяла ключи и отправилась вниз.

С Картафилом все, конечно же, было в порядке. Он метался по камере, выставив перед собой руки, уклонялся от невидимой опасности, подпрыгивал, пятился, приседал, а однажды даже украдкой помочился. Время от времени он сгибал указательный палец, криво ухмылялся и произносил: «Маст дай!»

Когда Лизавета увидела у него на лбу транслятор, небрежно прилепленный скотчем, а на столе — початую упаковку «тревеллера», все стало ясно. Ей пришлось ждать довольно долго, пока Картафил прошел очередной уровень и вырубился, чтобы хлебнуть воды.

Заметив дьяконицу, он прилип к ней взглядом (она тешила себя иллюзией, что это был чисто мужской интерес) и спросил с надеждой:

— Пришел человек с крестом?

Лизавете стало не по себе — впрочем, как всегда, когда она оказывалась наедине с психом. Единственным способом сохранить достоинство было унизить проклятого бродягу.

— Он был здесь, — ответила она, выдавив из себя улыбку. — Ты опять проспал, идиот.

Картафил засмеялся. Это был плохой смех — смех человека, который знал, что когда-нибудь неминуемо окажется по другую сторону решетки…

— Нравится? — спросила Лизавета, имея в виду новый «тревеллер».

— Дерьмо, — отрезал Картафил. — Детский лепет. Подойди ближе, детка… Хочешь услышать сказочку о гладиаторских боях, травлях, критском лабиринте?..

Она отшатнулась, внезапно обнаружив, что стоит в полуметре от решетки. Узнику оставалось только протянуть руки, чтобы сделать в ее черепе пару параллельных вмятин.

У нее похолодело в желудке. Самсон был прав — она слишком легко поддается влиянию…

Древние золотистые глаза Картафила загадочно мерцали. Они сулили ей скорую смерть, обещая это с уверенностью, которую невозможно опровергнуть.

* * *

Лязг отпираемых входных люков вернул ее к жизни и заставил сердце учащенно биться. Похоже, у этого чувства было название. В какие только норы не заносит случайным ветром семена любви!.. Она бросилась наверх и оказалась в коридоре к тому моменту, когда дьякон появился на пороге.

Он привычно обнял ее и поцеловал в губы. Из его глотки на нее дохнуло подвальным холодом. Неземной свежестью. И дело было явно не в успехах производителей жевательной резинки. Больше смахивало на то, что у дьякона в легких появился морозильник. Ощущение потустороннего сквозняка оказалось не из приятных. Но умереть Лизавете предстояло не от простуды.

…В тот день Самсон вел себя как обычно. Ни малейших отклонений от нормы. Сказал, что был в отдаленном приходе, и лег отдохнуть. Он спал на правом боку. Во всяком случае, у него был вид спящего человека. К вечеру, склонившись над ним, Лизавета увидела то, что впервые заставило ее испытать брезгливость.

Вначале она приняла ЭТО за вату. Дыхание дьякона было чрезвычайно слабым. Ни одна нить не колебалась. Потом дьяконица поняла, чем является «вата» на самом деле. Паук, живший в щели между потолком и стеной, заплел паутиной левое ухо и ноздри ее мужа.

* * *

Охотнику сразу же не понравилось это место. Глубокая, темная, противоестественно тесная нора. Многослойный железобетонный экран ослаблял эманации Ангела в несколько тысяч раз, и глюк ощущал дискомфорт, которому не было названия. Впервые он оказался полностью предоставленным самому себе. Он мог провести сотни лет под землей в пассивном состоянии (подобные ему когда-то были погребены в древних пирамидах и курганах на гораздо более длительные сроки), но сейчас он переживал период сверхактивности.

Ему не нравилась самка дьякона, назойливо следившая за каждым его шагом и заподозрившая что-то неладное. На этот раз животный инстинкт оказал ей плохую услугу. Охотнику не нравился и детеныш дьякона, путавшийся под ногами и жаждавший внимания. У этого инстинкт самосохранения был недоразвит. В конце концов глюк запер его. Он запер бы и самку, но та просто не поместилась бы в маленькой холодной комнате. Поэтому он ограничился тем, что изменил ее метаболизм.

Он не стал «переселять» ее быстро — это противоречило бы выбранной для нее роли. Семь дней. Он дал ей семь дней и считал, что этого более чем достаточно.