Читать книгу - "Последние узы смерти - Брайан Стейвли"

К сожалению, шума было в избытке, а вот полезных сведений недоставало. Никто, как видно, не сомневался, что город подожгли нарочно. И что западная окраина горит, а на восточной сравнительно безопасно. Несколько безмозглых сорвиголов, охочих до ничейных сокровищ, решились пограбить горящие улицы. Идиоты. Гвенна и по звуку – жадному нарастающему реву – могла сказать, что никто оттуда живым не выйдет, но она не для того пересекла Железное море, одолев последние десятки миль вплавь, чтобы грозить пальчиком мародерам.

В нескольких кварталах от них шум вдруг усилился: крики, вопли, что-то вроде хорового пения, потом страшный взрыв и относительная тишина.

– «Фитиль» рванул, – определила Гвенна.

Анник указала рукой:

– На севере. У причалов.

Она переключилась на кеттральский язык жестов, пальцами показала: «Сходим?»

Гвенна оглянулась на Талала и кивнула:

– В доки. С трех сторон. Анник – запад, Талалу – восток. Сбор на хребте над пляжем.

Невдалеке – может, в сотне шагов – здания расступались, открывая выход на широкую рыночную площадь перед причалами. С улицы Гвенне видна была вся гавань – западный берег пылал, восточный освещался только редкими фонарями да лампами в окнах. На площади, похоже, собралось все население Крючка: там теснились добрых две тысячи человек, чумазых, закопченных, потных, в отсветах пожара. Горело на западе, но все смотрели на север, на бухту.

На среднем причале порта сидел, запустив когти в подгнившие доски, кеттрал: огромный, молчаливый, с отблескивающими льдом черными глазами. Гвенна почти год не видела птицы вблизи и минуту не могла отвести взгляд, застыв вместе с толпой на площади. В рассказах, ходивших по всему Аннуру, кеттралов изображали славными летающими конями, огромными клювастыми скакунами с крыльями.

«Вранье», – думала Гвенна, всматриваясь в птицу.

Кеттралов приучали терпеть на себе людей, но никакая выучка не скрывала древней и незыблемой истины: они не ездовые животные, а хищники.

Гвенна с трудом отвела глаза, заметив стоящих перед птицей пятерых человек. Все были в черной форме кеттрал, у всех из-за спины виднелись кеттральские мечи, в руках были кеттральские луки, но никого из них Гвенна не знала. Они держали типовое построение ромбом, и причина была очевидна: шагах в десяти перед ними валялись с десяток тел. Некоторые еще слабо подергивались в агонии, пытались отползти. Большая часть была неподвижна – смятая, вялая, никому не нужная плоть.

Да, причина была очевидной и мерзкой: толпа набросилась на летунов, пыталась атаковать, и ее отбросили несколькими «фитилями». Пятеро кеттрал – если это были кеттрал – заняли хорошую позицию. Их мог бы снять сколько-нибудь приличный снайпер, но в растерянной толпе, понятное дело, снайперов не нашлось. Многие были полураздеты: видно, пожар выдернул горожан из постелей. Не считая кеттрал, Гвенна высмотрела лишь одного вооруженного человека – моряка, если судить по походке. Этот держал в руке обнаженную саблю, зато сам был совсем голым, и член у него покачивался на ветру, – видно, парня застали, когда он мочился, был с женщиной или отсыпался с перепоя. Не слишком-то грозно он выглядел, особенно против крыла кеттрал.

Гвенна перевела взгляд на причал. Во главе пятерки стоял высокий коренастый сукин сын, бритоголовый и светлокожий, как она сама. Он поднял руку и самодовольно улыбнулся – точь- в-точь любимый народом атреп, обращающийся к толпе вернейших подданных.

«Готовит речь? – подумала Гвенна. – Это он зря».

За шумом огня и толпы его в двух шагах не услышат. Однако, когда кеттрал открыл рот, голос донесся четко и ясно, словно звучал над самым ухом.

Значит, среди них есть лич. Соглашаясь на просьбу Кадена, Гвенна не ожидала легкой прогулки. Уже в Аннуре было ясно, что на Островах без крови не обойдется. Однако с каждым часом положение выглядело все хуже. Она скрипнула зубами.

– Городишко ваш – нужник нужником, – заговорил человек в черном, улыбаясь так, будто отпускал приятнейший комплимент. – Нужник, но сжигать его дотла мы не хотели.

Толпа качнулась к нему – мужчины и женщины взревели от ярости и стыда. Они уже накатывали на причал, когда один из солдат поднял над головой «звездочку». Запал горел яркой точкой на фоне темного моря. Толпа дрогнула, помедлила и отпрянула, двигаясь, как единое существо, беспощадно обученное держаться подальше от этого страшного слепящего огонька.

Кеттрал улыбнулся шире прежнего, блеснул белыми зубами.

– И в доказательство нашей доброй воли… – он протянул руку, медленно, напоказ обратил ладонь к западной части города, – мы спалили только половину. Пока.

Толпа завопила – возмущенно, обвиняюще. Кто-то выкрикивал ругательства.

– Мы вам ничего не сделали!

– У меня муж сгорел. Сгорел! Сгорел!

– Не хотели, так зачем жгли, ублюдки?

На последнем выкрике оратор приставил ладонь к уху.

– Зачем? – Он напрягся, словно прислушиваясь. – Кто-то спросил: зачем?

Переждав новый поток брани и вопросов, он бодро покивал:

– А, кажется, понимаю, в чем дело. В другом месте такое бы не понадобилось. Во всем мире люди понимают, что такое закон, преступление и его последствия. Но здесь, на Крючке, эти понятия не в ходу.

Он качнулся на пятках, засунул большие пальцы за кожаный ремень и улыбнулся шире прежнего. С виду он был не красавец: крупное круглое лицо и губы, кривящиеся, как только он умолкал, в жестокой усмешке, но говорил сукин сын, как опытный оратор, богатым, сильным, сочным голосом.

Да, голос у него был, и пользовался он им с заметным удовольствием.

– Не ваша вина, разумеется. Нельзя ожидать, что такие, как вы, сумеют сдержать свои… низменные порывы без приказов или законов извне. Прежнее Гнездо позволяло вам беситься, потому что желало видеть здесь разброд и беспорядок. Серьезное упущение. – Оратор покачал головой. – Достойно сожаления. К счастью, есть мы, и мы приучим вас к этим понятиям. Вот это… – он уверенно нацелил палец в огни пожара, – называется «правосудие».

Несколько секунд ошарашенная толпа переводила взгляды с мужчины в форме кеттрал на пожирающий их жалкие жилища огонь. На слух Гвенны, речь представляла собой чистое словоблудие – много болтовни, мало смысла. Однако никто больше не пытался убить ублюдка, стало быть, кое-чего он достиг. Когда же Гвенна всмотрелась в лица вокруг стоящих, то обнаружила на них озлобленность и страх, но не удивление. Может, они и негодуют, но ясно понимают, за что люди в черном жгут их дома. Она снова обратила все внимание на причал.

– Когда вы даете приют бунтовщикам… – с наигранным гневом разглагольствовал глава людей в черном, – бывает вот так. Когда вы прячете бунтовщиков в ваших жалких чуланах и погребах, мы их сжигаем.

Оратор плюнул на доски. Почему-то и плевок выглядел наигранным, словно он долго репетировал его в казарме.