Читать книгу - "Одиннадцатый цикл - Киан Н. Ардалан"

Стража все так же бдела по краям лагеря, однако теперь, что любопытно, не столько враждебно надзирала за нами, сколько нас охраняла. Солдаты, в сущности, не знали, что думать: да, дети спасены, но эта гульба вызывала у них двоякие чувства.

На меня с ухмылкой поглядывал Колот. Он отвернулся и сгорбился, стал похож на валун.

Тут ко мне подсел Йута. Гигант подбирал слова, надувая и сдувая могучую грудь. Я поежился: на миг перед глазами встал Йи’сура.

– Тебе уже лучше.

– Мне уже лучше, – подтвердил он. – Зукин рассказала, как вы с шаманкой меня лечили.

Я усмехнулся.

– Она, вообще-то, не шаманка, – поправил я в едкой, столь присущей подросткам манере и сорвал былинку, принялся расщеплять на длинные равные волокна.

– Ну, лекаршей. – В хриплом голосе скользнуло недовольство. Тут великан взволнованно, будто виновато, кашлянул. – Она цела?

– Почти, – кивнул я. – Отделалась синяками, тревожиться не о чем.

– Славно. – С его исполинских плеч груз упал. И больше, чем сейчас, Йута уже не обнажит чувств.

Я не отрывал от него взгляда. Мой наставник двигал челюстью по кругу, как бы меля что-то на зубах. Акары часто так делают при тяжких раздумьях.

Мы сидели в сторонке, довольствуясь клочками света, пока у костра все вволю нежились в его сиянии.

– Молодец, что спас ребятишек. – Он лениво махнул в сторону Рощи, скрытой где-то за хижинами и частоколом. – Чему-то я, видно, да научил. – И шутя пихнул меня в бок солидным локтем, добиваясь того, чтобы я растянул поджатые губы в улыбке.

Мы помолчали.

– Убитый назвался? – посерьезнел Йута.

– Йи’сура.

– Хорошо, – кивнул он. – Имя всегда стоит знать.

И вновь я молчу.

– Жалеешь, да? – наконец спросил он.

– Я и сам не знаю. – Мысли суматошно толкались в голове. – Чему радоваться? Тому, что спас людей ценой одного из наших?

– Он не наш, – мотнул головой Йута и широко обвел рукой лагерь, подчеркивая глубину слов. – Вот наши, Хрома. Все, с кем ты с рождения неразлучен.

Я думал о далеких горах, о родине, которой не знал. О наследии, которого лишен.

– Ты скучаешь по родным землям? Вернуться хочешь?

– Еще бы, это ведь дом! День ото дня мечтаю… но не вернусь. Мне там не рады. Пути назад нет, так что нельзя цепляться за прошлое.

– Как там жилось?

Он усмехнулся.

– Свободно. – Одно слово, короткий ответ, а как он окрылил исполина. – Вольные просторы, еды в достатке. Своя жизнь, свои тяготы – а если жизнь проста, тяготы просты не всегда… Но было чудесно. – Он поморщился. Лицо стало точно обветренный камень. – А потом все изменилось. Хаар день и ночь поглощал наши земли, лес превратился в непроходимые заросли. Дичи на всех не хватало. Лес как будто мучился от голода и пожирал сам себя. – Он покачал головой. – Тяжко пришлось.

– И тогда отец объединил племена, – додумал я вслух, но Йута, видимо, услышал в моей фразе вопрос.

– Мукто раздул пожар, – помолчав, угрюмо кивнул он. – Поднял собратьев на войну с Владыками. Сплотил кланы. Мы же выбрали свой путь.

– Но ты же воин, Йута. Такой жизни ты хотел?

Он не то усмехнулся, не то рыкнул – не в отпор мне, а скорее из-за самого вопроса.

– А воин – он кто, Хрома?

Я задумался. Ответ напрашивался сам.

– Кто воюет.

– Это только с внешней стороны. Воюет с кем? Воин ли я, если зарублю вон их? – Он украдкой показал на стражников. – А если вырежу на корню весь Вороний город? Убью беззащитных матерей, заколю детишек?

Пока было не вполне ясно, куда он клонит, но тут согласиться нельзя.

– Нет.

Йута удовлетворенно кивнул. Бряцнули его косы. Он смочил губы, собираясь с мыслями.

– Воин – не мясник. Не просто льет кровь с секирой и щитом в руках. Воин ведом целью. Я сделал свой выбор и решил защищать родное племя, семью – этим и подпитываю воинский дух. Как видно, Йи’сура был доблестным акаром. По многим причинам. Вот только, считаю, убийство невинных детей не сделало бы ему чести.

Я уже хотел раскрыть, что мечтаю вернуться к нашему народу и воевать, но в этот миг он хлопнул меня лапищей по плечу и встал.

– Ты все сделал правильно. Знай: я тобой горжусь.

Так непривычно и на удивление приятно от него это услышать. Он вдруг указал в толпу.

– Иди-ка. Тебя кое-кто ждет.

Я проследил за его пальцем и увидел Недалью. Она, развернувшись, ушла от лучей костра за хибары.

* * *

Я направился к Недалье. Чем дальше уходил от праздника, тем сильнее стучало в груди.

Привыкшие к мраку глаза уловили в нем знакомый, столь милый сердцу силуэт.

– Недалья… – заговорил я, но она заткнула меня поцелуем. После него я мечтал лишь об одном: откинуться назад и смаковать ее прикосновения.

Она взглянула на меня с болью.

– Я все знаю, – сказала она и потупилась. – Сиэмени и Трем рассказали. Той ночью в юрте мы с тобой одного хотели.

Спрашивает или утверждает? Как резко начала!

– Ты меня хочешь. – Она заставила себя поднять глаза. – Еще с детства знаю. И это взаимно. – Тут взгляд вновь упал, сильные руки соскользнули с моей груди и повисли вдоль тела. – Но ты меня оттолкнул и… – Ее голос затих, растаял в ночи. Умер. – Просто пойми. Я была пьяна, ты меня ранил, куда-то делся, зато рядом оказался Колот…

Она сама будто просила прощения. Меня покинул дар речи.

– Не молчи, – молила Недалья.

А что сказать? С первой секунды бегства мысли роились в уме сотнями, сотни фраз лезли на язык, но вот настал момент истины – а в голове пустота, как на пергаменте, с которого сошли чернила. У меня перехватило горло. Я боялся. Не просто боялся отказа – боялся заполучить желаемое. Вдруг я не готов?

Недалья медленно переменилась в лице. Приподнятые брови брезгливо надвинулись на переносицу.

Она нечленораздельно рыкнула и оттолкнула меня.

– Забудь. Напрасно я это затеяла.

«Стой. Я люблю тебя. Ты ни в чем не виновата».

Слова застряли в горле. Моя любимая гневно уносилась в ночь, и я чувствовал, как оцепенение перерастает в ужас.

– Ты Колоту в подметки не годишься.

Какая жестокая фраза и какой сочилась желчью. Не представляю, что бы ранило меня столь же глубоко.

Я недостоин Недальи. Таков приговор. Ее смертный приговор мне.

Она нарочно нанесла укол, надорвала, пропорола душу кривым лезвием, и я чувствовал, что совсем скоро воспалится мое вожделение и брызнет гнойными каплями тоска по несбывшемуся.