Читать книгу - "Дохлый таксидермист - Мария Самтенко"

моих похоронах, или ограничивался короткими безоценочными описаниями. Я не считал нужным лезть в эту тему первым, потому, что знал – рано или поздно ему все равно захочется рассказать.

Просто сейчас это могло быть еще слишком больно.

– И вот, этот, кхм… длительный и сентиментальный пролог, – смущенно улыбнулся мой друг, – был к тому, что вы очень хорошо сделали, что сначала прислали телеграмму. По крайней мере, я успел привыкнуть к мысли о том, что могу снова вас увидеть. В смысле, без эксгумации.

– Тьфу, Женя! – не выдержал я. – Шутки про эксгумацию!..

– Ну, вы же поняли мысль, – ухмыльнулся Петров, вытаскивая новую сигарету (третью за полчаса). – И вообще, я не в первый раз думаю, как хорошо, что вы предупредили заранее, а то я непременно получил бы инфаркт. А так я, по крайней мере, был морально готов к тому, что увижу вас, – тут он, видимо, вспомнил, как именно был «морально готов», и добавил, – в той или иной степени.

– Я очень рад, что вы так считаете, – улыбнулся я. – Допустим, тема с телеграммой закрыта. Открыта тема с моим бестолковым братом. На чем мы остановились? Ах да. Я жажду мести. Вы намереваетесь помогать мне, или будете продолжать защищать этого балбеса?..

– Вы это так говорите, как будто всерьез рассматриваете вариант, что я могу отказаться, – проворчал Женя. – Конечно, я помогу. Излагайте. Но для начала скажите, в чем он виноват.

Я в задумчивости взял у него сигарету. Пожалуй, сегодня мы действительно слишком много курили. Наверно, следовало подобрать другой способ успокоить нервы, вроде кино или медитаций.

– Я не могу объяснить. Это глупо. Не фыркайте! Ладно, я постараюсь. Предположим, что я хочу, чтобы брат любил меня и скучал по мне, а он уже второй раз отворачивается и убегает. Наверно, ему проще не верить, что я живой, чем допустить, что он сам умер. А это, в свою очередь, означает, что я ему больше не нужен…

– Это означает, что он – идиот! – не выдержал Петров. – Простите, но я не могу слушать о том, как вы рассказываете, что можете быть не нужны кому-нибудь! Ни один! Из ваших друзей! Не заслуживает! Чтобы вы! Думали такое!

Я улыбнулся Женькиному возмущению. Кажется, ему действительно было сложно представить, как я мог всерьез считать себя ненужным и одиноким. Я сам с трудом представлял это.

Это ведь было ужасно давно.

– Простите, Женя, – сказал я с улыбкой. – Не сердитесь. Кажется, я сегодня весь день вас расстраиваю. Вот прямо с утра, начиная с товарища Гросса.

– Вовсе даже и нет, – заявил Петров. – Знаете, Илюша, как бы вы не старались, вы в этом списке всего лишь второй. При всем желании вам не удастся расстроить меня сильнее, чем это сделал ваш брат. Пожалуй, я возьму назад слова о том, что ему не нужно мстить.

Я тихо засмеялся. В том, чтобы сидеть под деревом, курить и строить козни, было что-то невероятно ребяческое. Но мы, тем не менее, перебирали варианты с нескрываемым удовольствием. Перебирали – и отбрасывали как глупые, нереалистичные или излишне радикальные.

Последний вариант остался неназванным, но он, кажется, витал в воздухе. И я прекрасно помнил, что когда-то в таком формате витали «Двенадцать стульев».

– Знаете что, – сказал Женя, вставая, – пойдемте на рынок, подумаем по пути. Я обещал Ширяевцу купить мясо на плов…

Под словом «обещал» дипломатично скрывались получасовые допросы Ширяевца на предмет «что купить» и «Александр Васильевич, ну мы уже третий день живем у вас просто так, и это ужасно неудобно».

– Знаете, Женя, я тут подумал, – небрежно сказал я, – и вы бы лучше присели, а то упадете.

– Даже так?! Ну что ж, излагайте.

Похоже, Петров совершенно не воспринимал угрозу как реальную. Так или иначе, я честно пытался предупредить, и не моя вина, что он не прислушался:

– Я предлагаю сесть за работу.

Вот тут-то его пробрало! Во времена нашего сотрудничества за трудолюбие отвечал Петров, а я предлагал сесть работать крайне редко, и после каждого раза Женя бежал мерить мне температуру.

Вот и теперь продолговатые глаза моего соавтора изумленно расширились, он взял меня под руку и беспокойно заглянул в лицо:

– Вы точно хорошо себя чувствуете, Ильюша?..

Я усмехнулся, довольный произведенным эффектом, и пояснил:

– Давайте напишем про Мишу очерк и отправим его в газету к Кольцову. Как вы предлагали вчера, «Ташкентский упырь»?

– Мне показалось, вчера вам эта идея не нравилась, – осторожно сказал Женя.

– Я передумал. Отличная идея, Женя.

По закону жанру мне следовало добавить «как в старые добрые времена», но в планах не было места ностальгии, а времена были новые и злые.

По этому же закону Петрову следовало страдать и терзаться муками выбора: работать со мной? А получится? Уйти в свободное плаванье и писать одному? Или нет?..

В общем, поводов для душевных терзаний было хоть отбавляй.

Но он только смеялся:

– Подумать только, вы хотите работать! Что же случилось с вами за эти пять лет?.. Пойдемте, пойдемте быстрее, пока вы не передумали!

– Как будто я могу передумать...

Было легко, и Женя смеялся – а ведь когда я думал, что делать и как говорить с ним о совместной работе, казалось, что разговор будет вязким, как патока.

Слова должны были застревать в зубах, и принятое решение должно было быть мучительным, как все серьезные и судьбоносные вещи. Но с нами это, кажется, не работало, потому, что первое сотрудничество начиналось с шуточного пари с Катаевым, «не важно, как начать – главное, начать» и «в уездном городе N», а второе с бегущего без задних ног брата, смеющегося Петрова с его гипотезами на тему мотивирующей силы мести и с короткого, ни к чему не обязывающего «мы встретились в Ташкенте».

«Мы встретились в Ташкенте, городе чинар и арыков. Висящее над горизонтом пыльное солнце намеревалось превратить нас в мумии, но, к сожалению, мы были заняты и не могли выделить для этого время. Оно было полностью зарезервировано для трущоб, морга и вечернего кино».

«Вот, Иля, мы только начали, и уже врем. Давайте