Читать книгу - "Немезида ночного ангела - Брент Уикс"

Ну почему работа всегда заводит меня то в канализацию, то на отвесные скалы высотой в тысячу шагов? Почему мне ни разу не довелось побывать на увеселительной морской прогулке, в окружении красавиц, где наливали бы дорогую выпивку и играли камерную музыку?

Я вылезаю и осторожно обхожу собачьи кучки. Мое тело не источает никаких запахов, но какой от этого прок, если от меня будет разить тем, во что я наступил. Учитель всегда твердил, что именно такие мелкие промахи и губят мокрушников.

Впрочем, он остерегался и больших промахов. И средних. А половина его опасений вообще казались мне выдуманными.

В нашем горьком промысле легко стать параноиком.

Я скольжу от одной тени к другой, удаляясь от выхода из туннеля. Подумываю о том, чтобы вскарабкаться на крышу низенькой пристройки, но, решив, что кто-нибудь заметит мой силуэт, остаюсь на земле и быстро достаю из заплечного мешка лук. Я упираю нижнее плечо в землю, сдвигаю петлю тетивы на пропилы, встаю между луком и тетивой, сгибаю лук и накидываю вторую петлю на верхнее плечо. Нащупываю стрелы, затем достаю одну, с широким, плоским двушипным наконечником, и кладу ее на тетиву.

Попасть в мальчишку нетрудно. Он всего в двадцати шагах от меня и только что прекратил колотить в дверь, поскольку к нему с криками и обнаженными клинками выбежали наемники. Неуклюже придерживая свой драгоценный мячик под мышкой, мальчик поднимает руки, показывая, что он сдается.

Нужно действовать сейчас, пока они не окружили его. Я не просто так выбрал стрелу с широким наконечником – видите ли, если выстрелить просто в туловище, то хвост стрелы укажет в сторону, где притаился стрелок.

Я же задумал кое-что посложнее. Если получится задеть шею парнишки широким лезвием наконечника, то стрела пролетит дальше и исчезнет во тьме. Она просвистит по воздуху, из артерии брызнет фонтан крови, и мальчик рухнет наземь, не успев усложнить мне дело, а наемники даже не поймут, откуда прилетела его смерть.

Я назвал ему цену. Я дал ему выбор. Он сам выбрал погибель.

Я притягиваю тетиву к губам. Ветра нет. При виде приближающихся наемников мальчик застыл от страха и не шевелится. Попасть будет легко.

Не знаю, стреляли вы когда-нибудь из рекурсивного лука или нет, но вот что я скажу: его очень сложно удерживать растянутым. Однако я держу.

Ведь он ребенок.

Ребенок, который защищает чудовище. Допустимая потеря.

Я вспоминаю графа Дрейка. Я записываю все это для него, надиктовываю каждое слово моему ка'кари. Граф бы ни за что не стал просить меня выйти на это дело. Он бы сказал, что я подвергаю опасности мою душу. Он бы спросил, уверен ли я в том, что совершаю это ради справедливости.

Да, уверен.

Но разве я смогу посмотреть ему в глаза и сказать, что я убил ребенка?

Я бы мог оправдать себя тем, что во время войны дети гибнут постоянно и что наша война на самом деле еще не закончилась, не может закончиться, пока не восторжествует справедливость.

Один стражник, огромный верзила, вот-вот выбежит вперед. Через два мгновения он заслонит собой мальчика.

Через одно.

Я медленно отступаю. Опускаю лук, так и не выстрелив. Изрыгаю беззвучное проклятие, снимаю тетиву и убираю оружие.

Дверь отворяется, и во двор выходит мужчина в дорогих одеждах. Я сдвигаюсь в сторону и сразу же теряю его из виду. До меня доносятся лишь обрывки разговора, вопросы, ответы. Я мельком замечаю, как кто-то яростно жестикулирует. Вышедший мужчина – явно главный среди них – допрашивает остальных.

Нет, стражники не видели условленного сигнала. Тогда почему подняли шум?

Нет, они не знают, кто этот паренек, но их только что наняли, и они вообще почти никого здесь не знают.

Затем, стоит мне подобраться настолько близко, что теперь я отчетливо слышу каждое слово, тон голоса главного меняется. Одной рукой он хватает мальчика за грудки; в другой держит мяч.

– Ты хочешь сказать, что ночной ангел говорил с тобой? И ты не подал нам сигнал?!

Стражники переглядываются, некоторые явно преисполнены сомнениями, другие – внезапным страхом.

Едва главный отпускает мальчика, на его голом скальпе вспыхивают красные символы.

Ага, красный маг. Скорее всего, это его чары я заметил над стенами усадьбы.

– Я не хотел потерять мой мячик, – жалобно ноет парнишка.

Взревев, маг швыряет мяч через стену, и тот улетает куда-то в трущобы.

Стоит ему пролететь сквозь переплетения чар, как темно-красная вспышка озаряет весь двор. Щупальца красного света пылают, как подожженный масляный след, и протягиваются к каждому окну и каждой двери усадьбы, которые через миг загораются таким же красным всполохом. Раздаются щелчки обыкновенных замков, которые сливаются с гудением оживших чар, и вся усадьба оказывается наглухо заперта.

– Мой мячик! – кричит парнишка.

В воздухе возникает смазанное пятно синей колдовской энергии и раздается смачный хруст. Ближайшие стражники вздрагивают, решив, что на них напали. Все поворачиваются и видят, как на землю падает летучая мышь, разорванная на кровавые ошметки. Ее предрассветная охота не задалась.

Красный маг рычит на мальчика:

– Ты не перелез через стену. И ты не вошел в ворота. Как ты сюда попал?

– Я… я…

– Неважно. – Красный маг резко оборачивается и вглядывается во тьму. – Безмозглый недомерок, ты привел его сюда. Ночной ангел уже здесь.

Глава 2

Книга мертвеца

Оторвав глаза от страницы, Ви откинулась на спинку стула. Она старалась дышать ровно, чтобы никто не догадался, какую бешеную пляску устроило в груди ее сердце. Было похоже, что текст выведен рукой Кайлара, но Ви, выросшая в сенарийском Са'каге, знала, что почерк можно подделать. Она ведь не специалист. Могла и обознаться. А чем важнее документ, тем больше сомнений он должен вызывать.

Сестры Часовни обходились с этой книгой так, словно она была очень, очень важной.

Ви забрали прямо с занятий. Она этого ждала. Гвен, ее подруга, с натянутой улыбкой пожелала ей удачи. Ви знала, что рано или поздно ее накажут, однако строгая, молчаливая сестра повела ее вовсе не на суд. Вместо этого они пришли сюда, на верхние этажи Белого Серафима, в уютную библиотеку, где хранилось несколько сотен фолиантов и свитков и стояло с полдюжины расцарапанных столов из черного орехового дерева. Отказавшись отвечать на вопросы Виридианы, сестра усадила ее за стол, на котором лежал один-единственный неприметный манускрипт. Переплет из обыкновенной козлиной кожи, потертый и окрашенный в черный цвет. Вместо золотых букв на обложке – простенький тисненый узор; обрезы не позолочены