Читать книгу - "Реванш Генерала Каппеля - Герман Романов"

В бою такое случалось довольно часто, даже свои снаряды могли случайно раскурочить уложенные на шпалы рельсы. Стесненный в маневренности и скорости на поврежденном перегоне, а то и полностью обездвиженный бронепоезд, уже могла с легкостью, практически в упор, прямой наводкой расстрелять полевая артиллерия, да те же самые русские трехдюймовки, что на фронте «косой смерти» именовали. Промаха в такую стоящую огромную мишень расчеты орудий практически не делали, и горящий исполин, внутри которого гремели взрывы, превращался в братскую могилу для всего экипажа, в искореженный стальной гроб гигантских размеров.

За первым бронепоездом с отрывом прошел и второй, также измазанный белой краской и известью для маскировки, а еще через несколько минут выдвинулся третий – ему на выходе из станции должны перевести стрелки на другой путь. Грохоча огнем и пламенем, громыхая на рельсах, бронепоезда вломились в бегущих толпами, группами и одиночками красных, как разъяренные кабаны в камыши, безжалостно расстреливая запаниковавших бойцов практически в упор. И пошли дальше, не останавливаясь – чехи от самого Нижнеудинска старались не портить железнодорожные пути, полностью освободив их от своих эшелонов. Потому приходилось отчаянно пропихивать набитые русским имуществом составы за Куйтун. Но иногда интервенты просто освобождали поезда от всякого добра, щедро раздавая его крестьянам, а пустые вагоны сбрасывали с насыпи.

Приказ русского главкома был выполнен, хотя чехи чуть ли не плакали навзрыд от жадности, глядя на груды отобранного у них имущества, как-то подзабыв, что сами долгое время занимались вульгарным грабежом богатых сибирских городов и сел. Ведь все эти тысячи вагонов нажиты отнюдь не непосильным трудом, и теперь их содержимое просто возвращалось законным хозяевам, в лице которых выступали сибиряки и каппелевцы.

Но не столько это являлось главным – не менее значимым оказалось стремление полностью освободить железнодорожные пути до Тулуна и далее на запад. Теперь бронепоезда и несколько эшелонов с пехотой могли стремительно продвинуться до самого Нижнеудинска – перегон был пустым. Судьба сразу двух бригад 30-й дивизии красных являлась предрешенной. Дорога назад им полностью отрезана, с открытых флангов при поддержке артиллерии и пулеметов должны яростно атаковать сибиряки, причем уже деморализованного противника, растянувшего живой ниткой свои подразделения, истратившего последние боеприпасы – таких либо сразу добивают, или берут в плен, ведь об упорном сопротивлении речи быть не может…

- Дружно поднялись в атаку ваши солдаты, господин полковник. Смело идут, пулям не кланяются, - одобрительно произнес русский генерал, глядя, как серая линия шинелей продвинулась вперед, в клубящуюся впереди пелену разрывов – три чешских и румынский батальоны решительно шагнули в свою последнюю атаку на сибирской земле. Им нужно было выполнить поставленную задачу, хотя солдатам сильно не хотелось рисковать в этом бою. Но вид ужасного зрелища, для противника, конечно, но отнюдь не для «братушек», воодушевил союзников, которые доселе только отступали, оставляя богатые трофеи преследователям.

Теперь интервенты горели жаждой отплаты, скорой и беспощадной, за все пережитые ими страхи, за отобранное добро, на которое они рассчитывали проживать дома, припеваючи, за трескучие сибирские морозы, что обжигали лица и руки, леденя кровь в жилах. Чехи, словаки и румыны шли вперед густо и зло, практически не неся потерь, хотя полковник Прхала, замечая в бинокль падавшие иногда на снег далекие фигурки солдат в длинных шинелях, каждый раз болезненно морщился…

Западнее станции Куйтун

командир 30-й стрелковой дивизии 5-й армии

начдив Лапин

- Цука! Зато я теперь снаю, кута телись мужики и лыжи!

Молодой начдив сидел на окровавленном снегу, привалившись спиною к перевернутым саням, прикусив губу и вытянув простреленную навылет ногу. Намотанный поверх штанины бинт из холстины набух багровым пятном, но на полученную рану Лапин уже не обращал внимания – теперь он клял себя последними словами за легкомысленную беспечность, что не внял недавнему предупреждению старого ротного командира. Не обратил своего внимания, на, казалось бы, пустую мелочь, совершенно позабыв в силу юношеских лет на то, что у более умудренных жизненным опытом сразу вызывает чувство тревоги и ожидания каких-нибудь близких пакостей.

Три стрелковых полка бригады Грязнова, штаб дивизии, два эскадрона приданного кавалерийского дивизиона, саперная рота, артиллерийская батарея с большим обозом, политотделом, чекистами и комендантской командой – все, что было у него сейчас под командованием, попало в грандиозную ловушку, коварно устроенную белыми и чехами под Куйтуном. И рассмотреть которую молодой начдив просто не смог, не почуял затаившуюся опасность.

- Сря я так стелал… Сарфался… Теперь тифизия погипнет!

Долгое победное преследование поспешно отступающего врага, слабое сопротивление все время отходящих на восток интервентов, их горящие чадным пламенем бронепоезда, разбитые снарядами – все это неизбежно сыграло злую шутку. Красноармейцы потеряли уже всякую осторожность - ведь еще были на длительном пути богатейшие трофеи. И большое число взятых пленных, тысячи тел больных тифом, мертвых и еще пока живых врагов, ползущих по залам вымороженных насквозь станций. Все вместе взятое не могло не привести бойцов, командиров и его самого к беспечности, шапкозакидательскому настроению и откровенному презрению противника.

За это сегодня жестоко поплатились, попав под удар ужасающей силы. Такого боя в жизни Лапина еще не случалось, когда под ногами содрогалась мерзлая земля от десятков одновременных взрывов, когда свинцовый беспощадный шквал пулеметного огня в упор буквально скашивал стрелковые роты подобно смертоносной косе. Закаленные в боях фронтовики кричали в нескрываемом ужасе - такое было бы объяснимо по кровопролитным боям у Нарочи или под Ригой с германцами, засыпавшими снарядами наступавшую русскую пехоту. Но только не здесь, не сейчас, в далекой Сибири!

Отчаянные вопли бойцов заглушали взрывы, а красноармейцы целыми шеренгами падали навзничь на искромсанную землю и грязный снег мертвыми, контуженными и ранеными. Доселе его непобедимые бойцы побежали испуганными насмерть зайцами. Потом произошло худшее – многие, особенно мобилизованные в их ряды пленные, недавние колчаковцы, стали массами сдаваться в плен, втыкая гранеными штыками в снег винтовки. Бывалые красноармейцы, комиссары и коммунисты принялись в ответ стрелять в трусов и предателей, но слишком мало осталось преданных революции и советской власти бойцов – их быстро перебили мятежники при помощи вынырнувших из-за леса, шустро продвигавшихся на лыжах каппелевских егерей. Последних оказалось неожиданно много, многие с пулеметами и авторужьями, решительно настроенные, идущие по снежному насту со сноровкой бывалых таежников. Сопротивление красных быстро сломили шквальным огнем. Теперь пошло безжалостное истребление последних, отчаянно сражавшихся в совершенно безнадежной ситуации надежных товарищей.

- Цука! Теперь фсе кончено…

Лапин посмотрел на рухнувшего рядом с ним комбрига Грязнова, убитого пулей – вокруг головы снег щедро пропитался дымящейся кровью. Везде лежали десятки штабных командиров и бойцов, чекисты и политотдельцы – все мертвые, отдавшие свои молодые жизни за революцию. Бригада исчезла – 262-й полк начисто сметен артиллерией и пулеметами, идущий следом за ним 264-й полк, бойцы которого были потрясены кровавой бойней, учиненной прямо на глазах, атакованный с фронта чехами, а с тыла егерями, сдался почти целиком. Здесь, у невысокой железнодорожной насыпи, под огнем прорвавшихся в тыл вражеских бронепоездов погибла большая часть левофлангового 263-го полка и все дивизионные части с обозом и артиллерией.